Комендантский час

Пригрезилась бочка, наполненная доверху зацветшей водой. Пахло речкой и почему-то ваксой.

Вода в бочке вдруг всплеснулась, и брызги больно хлестнули по лицу.

— Вставай, заморыш! — раздалось над ухом.

Захар спросонья не мог понять, кто стоит перед ним в начищенных коротких сапогах.

Две колошматили Германа, один с автоматом замер у двери, а четвертый опять ударил Захара и защелкнул на нем наручники.

— Вы что, вы что? — захлебнулся в жалобном крике Рычнев.

— Пошел! — вытолкали его и Германа наружу.

Предутренняя дымка застилала небо. По озеру, завихряясь, гуляли волны — будто била крыльями огромная стая серых птиц.

Крытый брезентом вездеход сделал назад. Рослый солдат выглянул из кузова.

— Дайте на двор сходить, — взмолился Герман. — Не уссыкаться же мне.

— Сходишь, — наотмашь ударил его подошедший офицер. — Ты свое и мое говно жрать будешь.

Захара втянули в кузов за больную руку. Корчась от боли, упал на пахнущие бензином доски.

Машину затрясло по целине.

Захар с трудом сел, припал плечом к Герману.

— Каюк мне, — простонал Мешалкин. — От кого сбежал, те и поймали. Живым не отпустят.

— Я буду с тобой… Нет нашей вины.

— Кто тебя послушает, — вытер Мешалкин кровь на губах. — Здорово они меня отдубасили. Считай, инвалидность обеспечена.

— Не успели мы забрать саквояж.

— С призраками я, кажется, разобрался, — напрягал силы Герман. — Мечутся жертвы, а выходят на другом берегу их убийцы.

— А ну молчать, — приказал один из охранников.

— Надо отслужить молебен, — шептал Герман. — Тогда…

Удар ногой отбросил Захара к кабине. Германа стали бить по голове.

— Не трожьте, изверги, — выдавил с ненавистью Захар.

Он подполз к Герману.

— Гера, тебе плохо?.. Не молчи, Гера.

Мешалкин взглянул умоляюще.

Захар, не сразу поняв, что хочет товарищ, приложил ухо к окровавленным губам.

Герман хрипел, но Захар догадался, что он хочет сказать.

Перед поселком дорога шла на подъем. Розовая заря осветила крытый брезентом кузов, сидящих и лежащих в нем.

Слезы бессилия потекли по щекам Рычнева. Утро, с которым он связывал такие надежды, наступило…

С мученической болью смотрел, как всё выше катится над проклятой им землею оранжево-холодное колесо солнца.

7

Чем мрачнее и безнадежнее смотришь на жизнь, тем в стократ милее ее нежданные радости.

С Захаром успели поговорить лишь один раз… Уже вечером поднялась температура и заложило горло.

Он метался на больничной койке, и специально приставленный милиционер выполнял роль санитара.

В бреду Захару виделись глубокие следы на снегу, полные талой воды.

Когда стало легче, санитара рядом не оказалось. Проверка подтвердила личность Рычнева, и к нему потеряли всякий интерес.

Потом начался кашель, и Захара еще с неделю держали в районной больнице… Наконец, после повторного рентгена, выписали.

Желание узнать о Германе как-то отпало. Про Костлявого он ничего не сказал, и теперь побаивался, что могут спросить.

На автостанции он едва наскреб на билет, подорожавший сразу втрое.

С гнетущим чувством смотрел Захар в окно, проклиная свое малодушие. Он оставил Германа на растерзание, не заступился, хотя и обещал.

Автобус делал короткие остановки. Захар, рассеянно читающий надписи, оживился, увидев знакомое название. Под горою виднелась Журавская.

Он успел заметить церквушку, прежде чем автобус тронулся.

Рычнев, колеблясь, поднялся. В карманах позвякивали никому не нужные пятаки. Если он выйдет, то на какие шиши доберется потом до города?

Двери захлопнулись. Захар, бросив отчаянный взгляд за окно, попросил водителя остановиться.

Песчаная дорога вывела к закрытым дверям храма. От нечего делать он прошел в сквер, примыкающий к Дону.

У Захара защемило сердце, настолько непривычно смотрелась ранней зимою река.

Низкорослые деревца вдоль вязкого илистого берега казались наполовину погруженными в топь. И сам Дон, обмелевший и пустынный, без привычного всплеска волн, напоминал глухой заброшенный затон. Лишь чайка как бы подавала знак, что это, хотя и уснувшая, но еще достаточно могучая река… Совсем скоро меховой воротник снега опушит ее берега. Поземка отполирует до блеска стекло доспехов. Но до самой весны под ледовой скорлупой будут бить ключи — сердца, напитывая богатыря к сроку неукротимой силой.

Захар отправился дальше, не представляя, у кого можно занять денег.

Двое парней в казачьей форме привлекли внимание. От них узнал, что в клубе собрался юртовой Круг, и батюшка должен быть там.

Захар увязался следом, надеясь поговорить со священником.

Из раскрытых дверей клуба доносились возбужденные голоса.

Захар с удивлением уставился на сцену. Он никогда не был на казачьих сходах, и было в диковинку, что у трехцветного знамени стоит караул, священник и старики сидят по разным сторонам, а между ними — атаман в папахе.

Выходившие на сцену крестились на икону, потом, поклонившись атаману, старикам и залу, держали речь. Трое дюжих ребят с нагайками следили за порядком.

Обсуждали казака, подозреваемого в краже из нового музея, где он подрабатывал сторожем.