Комендантский час

— Все одно когда-нибудь да узнают, — прикинулся простачком Захар. — Не будут же ваши чары без конца меня выручать.

— Не хитри, Захарушка, — погрозил пальчиком Лев Викторович. — Я хотя и добрячок, но обману не терплю.

— И вы тогда не петляйте.

— Да разве можно? — умилился толстячок. — Я тебе советую, и только.

— Можно конкретнее?

— Организовать экспедицию силами нашего музея.

— На законных основаниях?

— Других я не приемлю. Приказ мною издан, твой директор его завизировал, мы как-никак, ваш филиал. В случае успешных поисков составим по всей форме акт.

— На такие условия я согласен, — спало напряжение у Рычнева.

— Хочу, чтобы первенство в этом деле принадлежало моему музею. Сам понимаешь, только на ноги становимся.

Захар попросил гостя иметь в виду и Мешалкина.

— О чем разговор, — был покладист Лев Викторович, — старания твоего друга обязательно отметим.

Захар уловил его готовность соглашаться со всем. Но подумав, что музеи не каждый день отыскивают клады, отвел мелькнувшее подозрение.

— Кажется, мы поняли друг друга, — с удовлетворением подытожил Лев Викторович. — Директору твоему я кое-что объяснил поверхностно. Остальным подробности тоже ни к чему.

— Кому сейчас что нужно? Отсюда половину экспонатов вынеси — никто не вспопашется.

— Хорошее время, легкое. Пока власть гадает — капитализм уже или еще социализм, время даром не теряем.

— Не теряете?

— Сколько ненужных формальностей отпало. Раньше нас с тобой по инстанциям бы затаскали, а теперь…

— Значит, можно жить? — взбрело вдруг Захару поспорить.

— Не нынче, так когда же? Таким, как ты, все карты в руки. Я в годах, а ты молодой, без комплексов, что к чему разберешься быстро.

— У вас, Лев Викторович, все шиворот-навыворот. Нас заставляют на время затянуть поясок, а вы склоняете к обратному.

— Кто заставляет — сам первый за жирным куском тянется. Человеческую натуру не переделаешь… И запомни, Захарушка, сколько жить будешь, столько и сказки будешь слушать о счастливом будущем. А его у нас никогда не будет. Мы — Россия.

— Выходит, русским вечно предначертано маяться?

— Шиковать не придется. Поэтому не зевай, раз случай подвернулся.

— Так рассуждать — после нас ничего не останется.

— Про нас с тобой, Захарушка, в свое время никто не думал, и ты особо не беспокойся о потомках — сами разберутся. Не все ж там идиоты будут.

Рычнев старался не встречаться с прилипчивым взглядом гостя.

— Вы директор этнографического музея. А рассуждаете, извините, как барыга.

Лев Викторович почмокал широким, как у сома, ртом.

— Крой меня, Захарушка. Негодование твое искренне и благородно.

Захар, поняв, что собеседник над ним смеется, огрызнулся.

— Можно ли над святым потешаться?

— Святое, милый, топчут те, кто по идее должны его оберегать.

— Сказать все можно, — постарался не остаться в долгу Захар. — Но счастье не в том, кто сколько нагреб и скольких объегорил.

— Мы не о том говорим, Захарушка. Время от времени в стране появляется новый клич: то всеобщая трезвость, то свободное предпринимательство. Не спорю, когда трезвость — мораль вроде и на высоте. Хотя какая же это мораль, когда народ хлещет дихлофос и тормозную жидкость… Сейчас хоть и бросили в воду, но с развязанными руками. Вот и гребут к тому берегу, какой краше.

— А вечные ценности пошли на дно, — уныло обронил Захар.

Лев Викторович звучно расхохотался.

— Хорошо сказано. Их, конечно, на себя не навьючишь. Самим бы выплыть.

Захар вдруг вспомнил окровавленного Мешалкина, полные тоски и боли глаза.

— Вечные ценности и есть та соломинка, за которую надо хвататься.

— Эка с тебя образы прут, — с похвалой отозвался Лев Викторович, — можно подумать, ты и правда веришь в высшие заветы и постулаты.

— Не верю, да надо бы.

— На-а-до, — протянул гость. — Снова это проклятое «надо». Всю жизнь только и слышу. И ты туда же.

— Вам трудно понять меня, — горько вздохнул Захар. — Я такое пережил…

Лев Викторович поднялся, одернул узковатый, из блестящей ткани, пиджак.

— Кто побывал там, где ты, или к Богу прибивается, или лезет в логово сатаны.

— Откуда вы знаете? — поднял глаза Захар.

Снизу лицо гостя казалось надменно неподвижным, словно у каменной статуи.

— Из твоего увлекательного рассказа.

— Но я…

— Да, ты в нем самое главное опустил. В частности, о ночном эффекте.

— Вы сами видели или знаете от других?

— Своими вопросами, Захарушка, ты себя полностью выдаешь.

— Я себя виноватым не считаю.

— Все мы по-своему грешны, и по-разному нам искупать свою вину… Но не будем лезть в дебри человеческих страстей. Оставим все, как есть, в покое, в том числе и злосчастный «перекат».

— По убиенным нужно отслужить молебен.

Внезапная судорога искривила лицо Льва Викторовича.

— Какой еще молебен, — поспешно отвернулся он, — полно вздор нести. Все происходящее там загадочно, как любое природное явление. Меньше бы совались…

— А как вы объясняете голых людей при луне?

— Голых людей? — стал вполоборота Лев Викторович. — Наверное, получилась бы живописная картина. Название бы к ней этакое забористое, например: купание в лунном свете. Почти библейская тема.