Комиссар госбезопасности

На этот раз его дело вел уже не Цареградский, а специальный помощник Руденко — Преображенский, работавший в паре со старшим следователем Андреевым. Преображенскому было за пятьдесят, он ходил на костылях, что отразилось на характере — замкнутом и угрюмом. Андреев же являл разительный контраст с первым, будучи моложе и доброжелательнее. Протоколируя допросы, он не искажал ответов Судоплатова, и тот почувствовал к себе симпатию со стороны следователя, когда тот выяснил непричастность генерала к убийству Михоэлса и экспериментам на людях, приговоренных к смерти, проводившимся сотрудниками токсикологической лаборатории НКВД.

Тем временем Преображенский подготовил фальсифицированные протоколы допросов, но Судоплатов отказался их подписать и вычеркнул все ложные обвинения, которые тот ему инкриминировал. В результате последовал шантаж — помощник Генерального заявил, что добавит новое обвинение — симуляцию сумасшествия, на что подследственный спокойно ответил:

— Пожалуйста, но вам придется аннулировать два заключения медицинской комиссии, подтверждающие, что я находился в состоянии невменяемости и совершенно не годился для допросов.

В конце концов Преображенский вынужден был объявить: «Следствие по вашему делу закончено».

Затем, в первый и единственный раз, Павлу дали на ознакомление все четыре тома его уголовного дела. Обвинительное заключение составило всего две страницы.

Читая его, он убедился, что Андреев сдержал своё слово — из-за отсутствия каких-либо доказательств обвинение в том, что Судоплатов пытался в сговоре с Берией участвовать в захвате власти, было снято. Исключил следователь и второе — в срыве операции по покушению на жизнь маршала Тито в 1947–1948 годах. В деле больше не фигурировали фантастические планы бегства Берии на Запад со специальной военно-воздушной базы под Мурманском при содействии генерала Штеменко, и больше не упоминалось родственная связь Судоплатова с Майрановским.

Тем не менее обвинительное заключение представляло его закоренелым злодеем, с 1938 года находившимся в сговоре с врагами народа и выступавшим против партии и правительства. Для доказательства использовались обвинения против сотрудников разведки, которые в начале войны были освобождены из тюрем по его настоянию, и связи с «врагами народа» — Шпигель-глазом, Серебрянским, Мали и другими, хотя все они, кроме Серебрянского, были к тому времени уже реабилитированы посмертно. С точки зрения закона эти обвинения потеряли юридическую силу, но никого данное обстоятельство не волновало.

Из первоначально выдвинутых осталось три:

Первое — тайный сговор с Берией для достижения сепаратного мира с гитлеровской Германией в 1941 году и свержения советского правительства; второе — как человек Берии и начальник Особой группы, созданной до войны, осуществлял тайные убийства враждебно настроенных к наркому людей с помощью яда, выдавая их смерть за несчастные случаи; третье — с 1942 по 1946 года наблюдал за работой «Лаборатории-Х», где проверялось действие ядов на приговоренных к смерти заключенных.

В обвинении не указывалось ни одного конкретного случая умерщвления людей. Зато упоминался его заместитель Эйтингон, арестованный в октябре 1951 года, «ошибочно и преступно» выпущенный Берией на свободу после смерти Сталина спустя два года и вновь осужденный за измену Родине.

Обвинительное заключение заканчивалось предложением о слушании дела Судоплатова в закрытом порядке Военной коллегией Верховного суда без участия прокурора и защиты.

В этой связи он вспомнил, как Эмма во время свидания в «Крестах» говорила о Райхмане, упомянув, что практика закрытых судов без участия защиты, введенная после убийства Кирова, запрещена законом с 1956 года. Райх-ман сумел избежать тайного судилища и был поэтому амнистирован. Перед Павлом стояла непростая задача: как сказать Преображенскому, что ему известно о законе, запрещающем рассматривать дела без защитника? Ведь он находился тогда в коматозном состоянии.

Обратился к помощнику Генерального с письменным ходатайством — мотивировать, почему тот вносит предложение слушать дело без участия защитника. Преображенский ответил, в обвинительном заключении нет необходимости вдаваться в столь мелкие подробности, и объявил под расписку решение об отказе в предоставлении адвоката. Тогда Павел потребовал Уголовно-процессуальный кодекс, чтобы можно было реализовать конституционное право на защиту, но и это ходатайство было отвергнуто под расписку. Для Судоплатова было важно зафиксировать в письменной форме сознательное нарушение в отношении него закона.

После этого он обратился к заместителю начальника тюрьмы, своему бывшему подчиненному в годы войны, с ходатайством предоставить Уголовно-процессуальный кодекс. Надзиратель сообщил, что ходатайство отклонено, но заместитель готов его принять и выслушать жалобы, касавшиеся условий содержания в тюрьме.