Комментарии к «Государю» Макиавелли

Стоит также отметить очевидное противоречие между точкой зрения, согласно которой Макиавелли является теоретиком и проповедником национального государства[607] (национализм в последней главе «Государя», как считают некоторые ученые, имел важное значение для гегелевской концепции национального государства[608]), и тем фактом, что автор не разу не упомянул stato, т. е. государство, именно в той главе, где он позиционирует себя как итальянского патриота. Но Макиавелли, конечно, никогда не был теоретиком и проповедником национального государства. Он просто хотел видеть свою страну свободной.

Обдумывая все сказанное и размышляя наедине с собой, настало ли для Италии время чествовать нового государя и есть ли в ней материал, которым мог бы воспользоваться мудрый и доблестный человек, чтобы придать ему форму – во славу себе и на благо отечества, – я заключаю, что столь многое благоприятствует появлению нового государя, что едва ли какое-либо другое время подошло бы для этого больше, чем наше.

Это первое предложение главы представляет интерес сразу по нескольким причинам.

Во-первых, речь идет именно о новом государе. Со всеми вытекающими отсюда для взглядов Макиавелли последствиями. В частности, необходимости не только создать новое государство и прийти в нем к власти, но и создать в ней новые законы и порядки. Кстати говоря, речь об этом пойдет в этой главе несколько ниже.

Во-вторых, обращает на себя внимание уверенность автора и в своем анализе, и в своем авторитете, который к концу чтения этого труда должен был, по мнению Никколо, появиться у его читателей.

В-третьих, бросается в глаза вроде бы авантюрное высказывание о том, что середина второго десятилетия XVI века была наилучшим временем для освобождения Италии. Драматический призыв иногда кажется комментаторам очень странным на фоне той стадии политического развития страны, когда национализм как таковой не играл сколько-нибудь важной роли. С моей точки зрения, Макиавелли был слишком хорошим аналитиком и мыслителем, чтобы не понимать, что политическая ситуация тогда была крайне сложной и не благоприятствовала исполнению его мечты. И все же определенные аргументы, которые будут рассмотрены ниже, у него все же нашлись.

В-четвертых, следует обратить внимание, что в «Государе» Макиавелли нигде не говорил об объединении Италии, только об ее освобождении. Последняя глава книги не является исключением. Наиболее логично предположить, что призывы к Медичи были только призывами возглавить борьбу за изгнание иноземцев из страны[609]. Хотя, справедливости ради, следует упомянуть, что есть точка зрения, будто Макиавелли не только говорил о создании объединенного итальянского государства, но и рассматривал его лишь как первый шаг к последующему образованию республики[610].

Как некогда народу Израиля надлежало пребывать в рабстве у египтян, дабы Моисей явил свою доблесть, персам – в угнетении у мидийцев, дабы Кир обнаружил величие своего духа, афинянам – в разобщении, дабы Тезей совершил свой подвиг, так и теперь, дабы обнаружила себя доблесть италийского духа, Италии надлежало дойти до нынешнего ее позора: до большего рабства, чем евреи; до большего унижения, чем персы, до большего разобщения, чем афиняне: нет в ней ни главы, ни порядка, она разгромлена, разорена, истерзана, растоптана, повержена в прах.

Может показаться, что логика Макиавелли в данном случае выглядит исключительно субъективно, пусть даже отдельные авторы и считают, что основой его рассуждений является диалектическая благоприятность создавшейся к тому времени ситуации[611]. Кажется даже, что это, скорее, логика отчаяния, больше основанная на эмоциях, нежели здравом анализе.