Комментарии к материалистическому пониманию истории

Я – не историк, и тем более не специалист по русской истории. Время от времени я читал научные тексты на этот счет, но лишь недавно систематически обратился к этой теме. И первое, с чем я столкнулся – печальное положение отечественной исторической науки: громадный фактический материал, собранный за последние несколько столетий, втиснут в убогие рамки нескольких теоретических схем, навязанных не столько самим этим материалом, сколько политической волей или ценностными предпочтениями. Более того, часто политический или ценностный интерес провоцирует многочисленные умолчания и искажения. И эти умолчания и искажения относятся не только к новейшей истории России, но и к древности. Так, например, крупнейший советский историк Б.А. Рыбаков трактует дань, выплачиваемую вятичами и радимичами хазарам, как ежегодную выплату за провоз товара, по ходу замечая, о недоступности лесных племен хазарам.¹¹⁷ О других же племенах и вовсе не упоминает. В итоге складывается весьма лестное представление об изначальной независимости славян от хазарского каганата и подтверждается сомнительное утверждение Рыбакова об очень раннем возникновении русского государства. Но первое же обращение к источникам опровергает Рыбакова: «Идее Олег на северяне, и победи северяны, и възложи на нъ дань легъку, и не дасть им козаром дани платити, рек: «Аз им противен, а вам не чему».¹¹⁸ «….посла к радимичем, ръка: «Кому дань даете?». Они же реша: «Козарам». И рече им Олег: «Не дайте козаром, но мне дайте». И въдаша Ольгови по щълягу, яко и козаром даяху».¹¹⁹ «В. Н. Татищев сообщает о покорении радимичей с некоторыми подробностями, отсутствующими в Повести временных лет: «Послал Олег к родимичем, глаголя: «Кому дань даете?». Они же отвесчаша: «Даем козаром». И рече им Олег: «Не давайте козаром, но мне; ежели ж козары на вас придут, аз вас обороню». И они дали Ольгу по шлягу от плуга, яко же и козаром давали».¹²⁰

Как видим, речь не идет о выплатах за провоз товара, поскольку Олег мог защитить славян от нападения, но не властен был освободить их от таможенных пошлин в хазарском каганате.

Книга Рыбакова наполнена умозрениями и искажениями. А ведь это – официальное лицо советской науки.

В этом отношении весьма характерен ответ одного историка. Когда я обнаружил массу вопиющих ляпов у Рыбакова по норманнской проблеме, обратившись за информацией к курсу истории Ключевского, я спросил знакомого историка: «Так кому же верить?» «Конечно, Ключевскому!» – ответил он. Это очень плохой признак для отечественной исторической науки: более достоверным оказывается историк второй половины XIX в. – начала ХХ века. В здоровой науке все обстоит прямо наоборот.

Фактически, за исключением нескольких десятилетий, российская историческая наука не могла развиваться свободно. Она с самого своего возникновения подвергалась мощнейшему давлению власти. В итоге – многое, слишком многое должно быть пересмотрено и изменено. Но, судя по всему, это возрождение состоится не скоро. Молодые историки воспитаны старыми «зубрами», которые не склонны что-либо менять. И часто попытки отойти от старых схем воспринимаются как бунт против власть имущих в науке. А такой бунт может крайне затруднить научную карьеру. Всякий, кто знаком с нынешними нравами академической среды, знает, сколь пышным цветом здесь цветет местничество, патернализм и кумовство.

Воспитанники этой среды достойны своих учителей. Вот еще один пример. Разговорился с молодым историком об использовании истории в целях патриотического воспитания молодежи. Мой собеседник настаивал на том, что история призвана воспитывать, прежде всего, патриотизм. Он настаивал на том, что русские всегда были горячими патриотами. Я усомнился в этом и упомянул, что и в первую мировую войну, и во вторую, Россия лидировала по количеству сдавшихся в плен – этот показатель характеризует уровень патриотизма. Историк уличил меня в незнании истории первой мировой войны, утверждая, что большинство сдалось в плен в конце войны из-за кризиса российского государства. Я несколько растерялся и попросил его предоставить мне цифры. По прошествии нескольких недель, не дождавшись цифр, я сам обратился к литературе и обнаружил, что в первую мировую войну 2 400 000 русских солдат оказалось в плену. Большая часть из них была пленена в первую половину войны. Например, с мая по сентябрь 1915 г. русская армия потеряла 976 000 человек пленными. Для сравнения:

В 1914 году в русской действующей армии было 3 341 000 солдат. Пленными потеряли: Германия – 617 922; Австро-Венгрия – 2 220 000; Франция – 446 000; Англия – 192 000.¹²¹

Как видите, с фактами и историей оказался не в ладах профессиональный историк. Но самое интересное впереди. К радости от собственной правоты у меня примешивалось беспокойство: как сказать историку, что его посрамил в знании истории философ? Как-то неудобно. Но мучения мои были напрасны. Наш историк спокойно выслушал мое сообщение, улыбнулся и ответил: «А Вы, Сергей Никитович, все равно не правы!»

– Но, позвольте, а как же цифры?!