«И мать выносит поцелуй этих мокрых губ? — Феликс глядел на отчима со скрытой усмешкой. — Загадочная женская душа». Память выудила образ Рафинада, уныло сидящего на тахте в мятых рейтузах. Казалось, Митюшу с Рафинадом крепила незримая скоба, хоть и были они совершенно разными, более того — противоположными…
— Свежая горчица, — проговорила Ксения Михайловна, в ее нежно-кофейных глазах мелькнуло беспокойство, она настораживалась, когда муж и Феликс выходили «лоб в лоб». Столько прошло лет, а все тревожилась.
— Я не пользуюсь горчицей, когда вкусно, — ответил Феликс. — Ты ведь знаешь.
— Начинаю забывать твои привычки, — проговорила Ксения Михайловна. — Редко видимся.
— Человек делом занят, — прошамкал Митюша набитым ртом.
— С одной стороны, — перебил Феликс. — С другой — завидно наблюдать чужую счастливую семейную жизнь.
Митюша проглотил сардельку и уставился на Феликса с уморительной детской миной.
— Ксюша, поделись с сыном рецептом счастливой семейной жизни.
— Для этого надо нанять тебя, Митенька, консультантом.
Митюша засмеялся, а потом вдруг обиделся. Умолк, хмуро глядя в тарелку. Ксения Михайловна продолжала хлопотать, не замечая перемены настроения супруга, у нее выработался свой метод. А возможно, ее начинал занимать вопрос: не слишком ли затянулся эксперимент по лечению сердечно-сосудистой системы скрипача филармонического оркестра Дмитрия Лебедева? Может быть, прекратить клиническое наблюдение в домашних условиях и перейти к амбулаторной методике? Подобная перспектива не очень устраивала Митюшу. Он примирительно, искоса поглядывал на свою суровую супругу — право, он вовсе не обиделся, да, собственно, и не на что… Кисель Митюша хлебал с полным благодушием, похваливая кулинарные способности Ксении Михайловны.
— Ты, Ксюша, расскажи Феликсу о вчерашнем, расскажи, — лопотал Митюша в знак окончательной своей капитуляции.
Ксения Михайловна приводила стол в порядок.
— Вчера… я вот рассказывала Дмитрию… мы работали «по скорой». Так в хирургию привезли троих с пулевыми ранениями. Коммерсанты. Что-то не поделили.
— Вот! — торжественно заключил Митюша. — Где большие деньги, там и криминал.
— Ну а вы? Играете в карты на поцелуи? — бросил Феликс.
— Сравнил наши деньги. К тому же у нас дело тихое, под крышей, почти при свечах.
— Какая разница, когда свечи — во время или после, — из окаянства противоречил Феликс.
— Разница значительная, для меня, — встревожилась Ксения Михайловна. — Если касается моего сына.
— Все, все, все! — игриво всплеснул руками Митюша. — Доем и уйду… Феликс, ты на автомобиле? Довезешь до Невского, нам по пути.
— Вот еще, — встрепенулась Ксения Михайловна. — В кои веки раз сын приехал в гости…
— Хорошо, хорошо. Сам доберусь, — мгновенно согласился Митюша, поднимаясь из-за стола.
Он возился в комнате, что-то собирая, бухтел, жаловался, кряхтел, казалось, даже поскуливал по-песьи…
Мать сомкнула губы и смотрела поверх головы Феликса в окно, где перекатывались огни рекламы гастронома — синие, красные, желтые. Маленькие морщинки веером сходились в уголках ее глаз, а темные волосы прикрывали уши, выпуская изящные сережки с рубиновыми камешками. Ноздри резко обозначились — признак волнения и беспокойства.
Наконец Митюша вывалился из квартиры, осторожно прикрыв дверь, — он всегда уходил на картежные ристалища осторожно, будто на тайный сход масонской ложи…
Феликс налил еще полстакана гранатового киселя и принялся цедить, пропуская сквозь стиснутые зубы кисло-сладкое прохладное желе.
— А если он проиграет? — Феликс отнял стакан от губ. — Спустит все до нитки?
— Дмитрий заболеет, если оставит карты. И ничем ему не помочь, это наркотик. — Ксения Михайловна отвела взгляд от окна. — Если он все-все проиграет, мы переберемся к тебе.
— Ого! Я и сам не знаю, куда перебраться, — вырвалось у Феликса.
— А что так? — быстро спросила Ксения Михайловна. — Что-то стряслось?
— Стряслось шесть лет назад, а сейчас катятся волны, — усмехнулся Феликс.
— Я тебя предупреждала. Ты же меня считал ревнивой матерью.
Феликс отодвинул стакан, встал из-за стола, вытер руки кухонным полотенцем и ушел в комнату.