Коммерсанты

Когда Негляда получил правительственную телеграмму продлить операцию по изъятию банкнот до двух часов дня вместо полудня, а потом и до ноля часов семнадцатого января, он понял, что ад продлится не одни сутки. И не ошибся! Вместо трех часов операция длилась четверо суток! Вполне достаточное время, чтобы перевести подлежащие изъятию банкноты в другие легальные купюры, не потеряв при этом ни копейки. Дуэль между частником и государством закончилась полным разгромом государства. Вот что значит не владеть ситуацией…

И тогда Негляда понял: пора вязать узлы, искать новую «крышу». И не он один оказался таким умным — многие банковские зубры бросились искать себе надежное место в коммерческих структурах, против течения не попрешь… Появление в Выборге сына дантиста Дормана как раз и совпало с расслышанным ушастым банкиром тихим, предупредительным скрипом на колокольне. А к тому времени, когда ударил первый звон — павловская реформа, — Негляда уже определенно знал, что с «Кроной» можно рискнуть. Он замыслил учредить на базе своего государственного банка новый коммерческий банк, который входил бы в систему «Кроны», — «Крона-банк»…

Негляда составил технико-экономическое обоснование. Новый банк ему виделся как акционерное общество открытого типа. Именно здесь Негляда предвидел главное противление отцов учредителей «Кроны» как общества закрытого типа. Они просто не очень, вероятно, разбирались в специфике банковского дела. Их предстояло убедить. Конечно, Негляда их убедит — слишком уж грозно выглядела грядущая инфляция. И это, по мнению Негляды, лишь первые ласточки, то-то еще будет…

А пока вот он должен торчать в приемной и болтать с рыжим спаниелем Тишкой…

Сквозь сон вкрадчиво проникал сигнал дверного звонка. Опять Вася Целлулоидов забыл прихватить ключи? Нет, дважды свои промахи Вася не совершает — вчера он час ждал на улице, пока Чингиз вернется из поликлиники…

Звонок повторился. Нет, это не Целлулоидов.

Чингиз вылез из постели, сунул ноги в шдепанцы и, подойдя к двери, откинул щеколду — он считал ниже своего достоинства спрашивать, кто стоит за дверью, кавказский человек рад гостю…

— Ушел в подполье? — проговорила Татьяна, едва открылась дверь. — И от бабушки ушел, и от дедушки ушел, колобок ты мой.

Чингиз угрюмо молчал. Сколько раз он мысленно подбирал подходящие к такому случаю слова. И, как назло, все вылетели из головы, точно вспугнутые птицы.

— Почему в подполье, — бормотал он, следуя за Татьяной в глубину квартиры. — Снял крышу на год. Живу.

— У меня тебе было плохо.

Татьяна оглядела просторную комнату, решая, куда поставить сумку с продуктами.

— Ты бы сняла пальто, — нехотя предложил Чингиз.

— Ах, да… Не на вокзале ведь, — Татьяна, не выпуская сумку из рук, вернулась в прихожую, она сердилась на себя, ей не хотелось выказывать волнение.

Освобождаясь от верхней одежды, Татьяна мельком взглянула на Чингиза, но промолчала. Лицо Чингиза с впалыми, плохо выбритыми щеками казалось изнуренным.

— Лежал в травме десять дней, в Москве. За науку платил — нечего лезть в политику. Наше дело тихое, коммерческое, — произнес Чингиз.

— Тихое, тихое… Такое тихое, что тебя не видно и не слышно, — усмехнулась Татьяна и поведала, как, разузнав в «Кроне» телефон, позвонила, разговаривала с какой-то женщиной, судя по голосу, немолодой. Женщина дала адрес этой квартиры…

— Разыскиваешь, значит. Ну, проходи в комнату, раз нашла, — посторонился Чингиз, пропуская гостью.

Дневной свет окна упал на ее лицо, проявляя непривычно припухлые губы, бледные пятна на лбу и щеках. Да и в облике ее что-то изменилось, отяжелело, казалось, что Татьяна собирается присесть и выпрямляется, борясь с этим желанием.

— Где у тебя тарелки? Я принесла миноги и копченую рыбу. Ты ведь любишь миноги. Под пиво, — Татьяна извлекла из сумки бутылку пива, оглянулась, разыскивая шкаф с посудой. У стены стояли мужские ботинки. Чингиз не носил ботинки и не любил их. — Ты здесь живешь не один?

— Да. Со мной сотрудник. Временно, пока найдет себе угол.

«Что ей надо от меня? — думал Чингиз, волнение отражалось на лице скованной улыбкой. — Черт бы побрал Балашова с этим телефоном, черт бы побрал хозяйку с этим адресом, черт бы побрал меня с этим знакомством». Чингиз улизнул из комнаты, надо привести себя в порядок, хотя бы умыться. Еще он думал о том, что не испытывает к Татьяне влечения, даже следа тех былых томлений он не испытывал. Возможно, теперешний вид Татьяны не пробуждал желаний, возможно, боязнь предстоящего разговора…

За минуты его отсутствия комната преобразилась. Казалось бы, ничего не изменилось и вместе с тем все стало иначе. И не только от тарелок с едой, маняще расставленных на столе, — такое впечатление, что Татьяна успела перетряхнуть всю его обитель и чуть ли не натереть пол.

— Ох, мы сейчас и поедим с тобой, — Чингиз подсел к столу, решив не торопить события, не «выходить на тропу войны», пусть все идет, как пойдет. В конце концов он никому ничем не обязан. — Как дочка? — Чингиз присел на трехногий дачный табурет.

— Вспоминает тебя, ждет, — ответила Татьяна.