Коммерсанты

В помещении стало тихо, даже цыгане примолкли. Лишь тетка в пальто продолжала каркать: «Будет драка, будет драка», чулки у нее совсем спустились, показывая дряблые мучнистые ноги в жутких венозных желваках.

Из ближнего угла вышагнул однобокий тип, то есть у него наличествовало оба бока, но с правого плеча свисал мятый плащ, придавая фигуре нелепую односторонность. На маленькие глазки налезал козырек вельветового кепаря с перепонками…

— Ну че, че? — прогундосил однобокий. — Чем вам партия подосрала? Коммунистическая наша партия, а? Чем, я спрашиваю, что вы ее об фашистов мараете? — однобокий смотрел на Николая Гавриловича из-под своего козырька, словно из щели.

— Вы поглядите на этого тореадора! — нервно выкрикнул парень в шапчонке. — Откуда он тут взялся?

И все, кто находился в помещении, посмотрели на Однобокого. С подозрением. Откуда он тут взялся, вроде его никто не примечал, и пожалуйста, выскочил, защитник коммунистов. Возможно, в другом бы месте они и побазарили, проявляя натуру чердачно-подвальных правокачателей, но сейчас, здесь, перед судебной разборкой, никто не хотел засвечиваться, надо вести себя осторожно. Да и непонятно — на кого и за кого кричать. У всех этих пропойц и ханыг, драчунов и проституток, жуликов и спекулянтов коммуняки считались первыми обидчиками. И принимать сторону однобокого было неловко, да еще прилюдно… Тетка в спущенных чулках прошкандыбала вплотную к работнику молокозавода и зашептала доброхотно: «Врежь ему в ухо, сукиному сыну, большевичку. Врежь, пусть знает! Аль боишься? Все вы поначалу ерепенитесь, а как за дело, так боитесь», — стыдила тетка.

Ну врежь мне, врежь, демократическая твоя морда! — пылил однобокий, вытягивая вперед круглую неумытую харю, покрытую вельветовой крышей.

Николай Гаврилович переминался с ноги на ногу, вдавливаясь спиной в стену и ознобливо озираясь. Ясное дело, провокация. Погрози он хоть пальцем однобокому, как тот затеет драку. Тут уж штрафом не отделаешься. И не только его, всех, кого прихватили за митинг на Дворцовой, заметут на срок. И тетка в спущенных чулках — провокаторша. Неспроста в помещении ни одного блюстителя порядка, все продумали.

Морской офицер вскинул подбородок на манер уличной мальчишеской бравады, он еще не успел позабыть эту дворовую приблатненную повадку.

— Ты что, паскудина, рвань подзаборная?! — проговорил он, протискивая слова сквозь сжатые сухие губы. — Я тебе таких фингалов сейчас подвешу, участковый не узнает. А он наверняка стукачка своего фото над кроватью держит, сука ты позорная!

Однобокий на мгновение растерялся, не ждал отпора со стороны.

— Фули ж ты, фули ж ты, — с нагловатой осторожностью однобокий оценивал обстановку.

И тут Феликс шагнул к однобокому, раскинул руки и выдохнул в радостном удивлении:

— Так это ж Санек, дяди Митрофана сын! То-то я вижу, знакомое лицо, столько лет не виделись. Санек! Голуба! Ведь мы с тобой в одном подъезде жили, друг ты мой проверенный, ласковая душа. И кепарь на тебе тот же, тот же, да?! Саня, да? Так и носишь столько лет, не снимая, кепарь? Я тебя по кепарю и признал, еще бы!

«Ласковая душа» с недоумением вглядывался в ликующее от радостной встречи холеное лицо незнакомца:

— Ты что, ты что… Какой Санек? Ты что? Протри глаза!

А Феликс гнул свое, дружески похлопывая однобокого по плечам, теребя холоднющие руки.

— Санька! Душа моя, ну и встреча. И где? За что тебя-то привлекли? — бульдозером накатывал Феликс. Он обернулся к своим «подельникам», приглашая и их порадоваться встрече. — Лет пятнадцать не виделись, а то и больше, считай, с горшка. Его отец, дядя Митрофан, служил в Тамбовском угрозыске, а мать… постой, кто ж у тебя была мать?

— Известная блядь! — бросили со стороны. Слишком уж заманчиво зазывала рифма, никакого удержу. В помещении раздался первый смешок…

— Да отстань ты! — завопил сбитый с толку однобокий. — Что пристал? Не Санька я… с Тамбовского угрозыска…

— Не Санька он, — важно подтвердила тетка со спущенными чулками. — Он — Василий, с Охты.

— А вы что, знакомы? — не терял напора Феликс. — То-то, я гляжу, что он не Санек — еловый пенек, а Вася с Охты, — Феликс широким жестом раскинул руки, приглашая в свидетели всех присутствующих. — Он — Вася! С Охты он. А это его родная тетя. Они работают на пару. Деловые партнеры, да, тетя?

Сборный пункт нарушителей общественного порядка на улице Рылеева, 2 не помнил такого дружного смеха. И сами задержанные сейчас казались не кучей обиженных судьбой фиолетовых рож, а карнавалом причудливых масок, владельцев которых не тревожат никакие заботы…

В комнату вошел озабоченный милицейский чин. Тот самый толстяк, что подловил Феликса на Дворцовой. Чин приказал собираться в дорогу и не мешкать, их давно заждались.

— Куда, начальник? — загудели в толпе, подтягиваясь к выходу.,

— В двадцать восьмое отделение, — охотно поделился чей-то голос. — Не впервой, там завсегда у них сессия выездная. На Марата, 79. Такие там упыри сидят.

— Не могли сюда приехать? — лениво досадовали в редеющей людской воронке у двери.