Коммерсанты

— У Джасоева? — В глазах Сулеймана мелькнуло успокоение. — Да, да, вспомнил. Вы его друг. Вспомнил. У меня память хорошая. Вас зовут Рафик, — Сулейман оживился. Помог снять рюкзак, куртку. Отыскал в ворохе барахла, что висело на стене прихожей, свободный гвоздь. При этом он сетовал на хозяина квартиры, человека больного, — Сулейман лукаво подмигнул, мол, мы, мужчины, знаем эту веселую болезнь, но что поделаешь — я здесь квартирант, не мне диктовать, мое дело платить за комнату. Между тем нахрапистым делягой, сутенером, промышляющим поставкой за границу живого товара, с кем познакомился Рафинад в общаге финансового института, и этим улыбчивым коечником с улицы Трефолева пролегла граница. Только зубы — крупные, плоские, с широкой щелью между передними резцами, — словно белой цепью, сковывали того Сулеймана и этого.

Пригласив Рафинада в свою снятую на время у пидора комнату, Сулейман скрылся в кухне.

В комнате все выглядело весьма пристойно. Старый телевизор, кушетка, стол, стулья. На стене календарь с красоткой в летной пилотке и кителе, призывающей летать самолетами Аэрофлота. На тумбочке — несколько пачек папирос. На стене пластался ковер с видом Кавказа, на ковре три фотографии: женщина в шапчонке, расшитой стеклышками или камнями, явно кавказская мама. Вторая фотография — усатого мужчины в высокой каракулевой папахе, ровной, как тумба. Мужчина был похож на танцора Эсамбаева. На третьей — все вместе: мужчина в папахе, женщина в шапчонке и глазастый паренек в пионерском галстуке на тоненькой шее…

«Интересно, чем он меня намерен угощать? — подумал Рафинад, слушая шум воды на кухне, стук посуды. Наверно, опять притаранит чурчхелу и сыр. Хорошо бы еще «Изабеллу»…»

В прихожей скрипнула дверь, послышались мягкие шаги. На мгновение шаги затихли, и Рафинаду привиделось, что в дверном проеме мелькнуло белое лицо. Шум воды с наполнением посуды менялся в тональности и стих. Из проема падали в комнату слова.

— Пришел мужчина? — произнес ломкий голос. — Я слышал, к тебе пришел мужчина.

— Ну, пришел, твое какое дело? — грубо ответил голос Сулеймана.

— Перспективный?

— Я тебе, пидор, дам сейчас… перспективный.

— Ах, ты только обещаешь.

— Тебе все мало.

«Ну и соседство, — подумал Рафинад, — если гей заглянет сюда, могут быть эксцессы».

— Можно я с вами посижу? — домогался голос.

— Слушай, Саша. Я к тебе под одеяло не лезу. Если придешь, дам в рожу.

— Ах, ты такой садист, Сулейман.

— Хоть садист, хоть стоист. А в рожу схлопочешь, я давно тебе обещал. Куда дел ключи от моей комнаты? Опять мне шкаф придвигать?

— Мучитель мой, мучитель, — захныкал Саша. — Я тоже хочу фейхоа. Все другим, все другим…

За стеной невнятно загоношили. Рафинад подумал — не выйти ли ему на кухню? Разбирало любопытство. Не так уж часто приходилось видеть живого гомосека, гея, педика, голубого…

Раздались шаги, и в комнату вошел Сулейман. Придерживая поднос, он, изловчившись, ногой захлопнул за собой дверь.

— Слушай, Рафик, ты местный, найди мне крышу без педиков. — Он подошел к столу и опустил поднос. — У меня хозяин — педик.

— Без педиков сложно, — ответил Рафинад.

Содержимое подноса поднимало настроение. Яблоки, фейхоа, сыр, чурчхела, колбаса, плоские лепешки. Вина что-то не видно.

— Впрочем, думается, в вашем бизнесе педики тоже не последние люди, — обронил Рафинад.

— Не понял, дорогой, — Сулейман мазнул гостя косым взглядом.

— Мне Чингиз рассказывал о вашем бизнесе. И у меня есть интерес.

Сулейман нахмурился. Услышанное, видно, не очень пришлось ему по душе. Он распахнул узкую створку шкафа и наклонился, что-то разыскивая на дне. Джинсовая ткань, казалось, с трудом сдерживает напор широковатого зада. Сулейман выпрямился, держа в руках бутылку вина.

— Извини; дорогой, кроме «Изабеллы» ничего нет. Была водка, но я выпил с дороги, — его лицо хранило раздражение. — Интересно, кто просил Чингиза болтать о моих делах?

— Вы предлагали ему участвовать, он отказался. И предложил мне. Возможно, в шутку, — Рафинад подумал, что и вправду ляпнул лишнее, не продумал. С другой стороны, он приехал на улицу какого-то Трефолева не для того, чтобы распить бутылку вина с этим Сулейманом, черт побери… Не так-то просто перейти к разговору об Инге, чтобы не спугнуть, не испортить всю затею.

Сулейман молчал, наливаясь злостью. И все более становился похожим на того бандюгу, которого Рафинад увидел в общаге института. Просто удивительное перевоплощение, какая-то метафизика. Лишь кавказское гостеприимство, впитавшееся в кровь, не позволяло ему проявиться в полной мере…

— Я чем-то вас расстроил? — с вызывающим спокойствием проговорил Рафинад.

— Нет-нет, дорогой, — подхватил Сулейман. — Сиди, ешь, пей. Скажи тост, скажи о своих делах, чем я обязан такой чести — видеть тебя за своим столом. И не обращай внимания. Мне не понравилось поведение Чингиза.

— Оставьте, Сулейман! — воскликнул Рафинад. — Не преувеличивайте. Все было сказано без…

— Ладно, ладно, дорогой. У нас свои отношения, — оборвал Сулейман. — С детства. Мы даже ходили в один садик. Только он ходил в группу для богатых детей, а я для остальных.