Коммерсанты

— Хочешь круто заработать, телки-то что надо. Если знать людей, можно красиво жить, дорогой. Пока я тебе ничего обещать не могу, сам под «крышей» сижу. Да и агент мой справляется хорошо, сам видел. А дальше?! Хочу стать хозяином. Тогда и поговорим. А пока ты думай, приглядывайся. С ребятами, кто на Галере, с мажорами разными занюхайся, базу готовь, мало ли. Главное, не болтай лишнего. Слушай, давай с тобой потянем барана.

Рафинад удивленно вскинул брови.

— Не знаешь? Ну, кто кого к столу прижмет, — Сулейман согнул руку и уперся локтем о стол, вытянув в ожидании ладонь. — Давай, а то скучно, одна болтовня у нас с тобой.

— Нет чтобы в футбол погонять, — усмехнулся Рафинад и тоже принял бойцовскую позицию. — Давай, абрек. Кто кого. Потянем твоего барана. Сколько на кон?

— Четвертак, — предложил Сулейман. — Западло?

— Согласен! — Рафинад чувствовал тяжесть горячей ладони соперника. — Четвертак так четвертак.

Дверь комнаты отошла, и в проеме появилась голова соседа. Длинные, аккуратно расчесанные волосы падали на плечо конским хвостом с белым шнуром на конце.

— А я буду судить, — робко предложил Саша. — Можно, Сулейманчик?

— Вот сука, вот сука, — вспыхнул гневом Сулейман.

— Пусть судит, — произнес Рафинад. — Жалко, что ли?

— Ладно, слово гостя — закон, — смирился Сулейман. — Заходи, гражданка. Наливай вино, можешь взять яблоко. Только не приставай к мужчинам. Иначе в рожу схлопочешь.

— Спасибо, ах, какие вы милые, — заверещал Саша и влетел в комнату легкой балетной походкой, разгоняя по комнате плотный запах каких-то духов. Радость светилась на припудренном лице с подведенными губами.

— Начнем, Рафик, — Сулейман выбирал устойчивое положение: приноравливался к стулу, елозил, разогнал крошки сыра; — Начнем международный матч по перетягиванию барана. Исторический! Между евреем и мусульманином. Главный судья — русский. Точно ближневосточный вариант!

— А вы еврей? — кокетливо спросил Саша. — Как мило. Они такие ласковые. У меня был один дружок вашей национальности. Мне так хотелось от него детей. Мы даже договорились пойти в приют, подобрать.

— Заткнись, зараза! — обрубил Сулейман. — Опять начинаешь свою агитацию? Выгоню! Еще надушился каким-то дерьмом. Чем надушился?

— Ты же сам мне подарил, а теперь ругаешь, — испугался Саша.

«О, у них отношения не простые, — усмехнулся про себя Рафинад, — он и квартиру подобрал по вкусу, только признаться неловко. Тогда зачем шкафом от педика охраняется, дверь баррикадирует, непонятно. Или мне информацию подкинул громким голосом, чтобы чего не заподозрил?»

Безрассудство, с которым Рафинад взметнул себя на второй этаж к квартире № 7, обрело второе дыхание. И если он сейчас не сцепится с этим сутенером, безрассудство может сыграть злую шутку, как это бывало не раз.

— Ох, сложны твои помыслы, Господи, — произнес Рафинад и добавил с азартом: — Начнем, абрек, искуситель женщин.

Ладони молодых людей переплелись в упрямом рукопожатии.

— Как я волнуюсь, как я волнуюсь, — загомонил гей Саша. — Приготовились! Раз! Два! Три!

Стол скрипнул. Скрипом отозвался стул, скрипнул и табурет. Кисть одной руки — бледно-серой, в розовых капиллярах — и кисть другой руки — смуглой, со следами травленой наколки — набухли, собирая нарастающую силу, выгибая над столом напряженную треугольную ферму. Головы соперников — светловолосая и черноволосая, словно магнитные шары под воздействием противоположных сил, — склонялись лбами друг к другу, в то время как руки застыли в азарте противоборства.

— Ну! Ну! — повизгивал Саша. — Как это возбуждает… Ой, мальчики, не могу, невыносимо, — гей растопырил пальцы, прикрывая переплетенные ладони соперников. — Какое удовольствие… Я не могу, ох…

— Заткнись! — выдавил Сулейман. — Убери руки, мешаешь.

Гей постанывал. Он выглядел невменяемым. Боковым зрением Рафинад видел его запавшие напудренные щеки, остренький носик хорька и меленькие уплывающие глазки. Рафинад чувствовал: еще мгновение — и рука Сулеймана подастся, еще чуть-чуть…

— Убери грабки, паразит, — прохрипел Сулейман, бросая на гея жуткий взгляд.

Гей, взбудораженный от застывшей мужской силы, медленно опускал руки с растопыренными пальцами, словно перепончатыми лапками летучей мыши.

— Убери руки, пидор! — Сулейман чувствовал: еще мгновение — и прощай четвертак, он уже не чувствовал свою кисть и сопротивлялся позвоночником, крепким, замешанным на южных овощах и фруктах.

Гей Саша его не слышал, продолжая опускать ладони. Его пальцы лизнули холодом жаркие переплетенные ладони соперников. Брезгливость и омерзение пронзили Рафинада. Он вырвал руку и убрал ее под стол.

Сулейман вскочил с места и всей пятерней влепил гею пощечину. Голова бедняги дернулась, точно резиновая груша. Он распахнул меленькие туманные глазенки. Волчком повернулся вокруг тощего тела и бросился к двери. Сулейман, словно борзая, преследующая жертву, забегал то справа, то слева, отвешивая затрещины хозяину квартиры, оглашая комнату гортанными кавказскими матюками…