Коммерсанты

— Миша, я давно мечтал дать вам в морду, — Чингиз приближался без спешки. — Но можете не снимать очки, Миша, я сегодня в хорошем настроении… Хоть я торгую у Ашота только обрезную доску, но вы меня крепко зацепили, Миша, — я преподам вам урок, Миша, а за урок надо платить. Поэтому я беру у Ашота всю партию вина в сто тысяч бутылок, а вам, Миша, уступлю пятьдесят тысяч по рубль семьдесят. И ни копейки меньше, вы меня знаете, Миша.

— Рубль шестьдесят пять, Чингиз, — захныкал Миша. — Клянусь памятью матери, я поимею пять копеек с бутылки. Я бы плюнул и растер, но дело престижа. Взять пять копеек на бутылке — люди будут смеяться.

— Это две с половиной тысячи рублей, Миша. Годовая зарплата инженера! — осадил Чингиз. — Рубль семьдесят! Или пусть это вино пьют рыбки в Неве. —  Чингиз приподнимался с носков на пятки, не вынимая рук из карманов и не сводя светлых в крапинку зрачков с черных очков Миши.

— Ладно, согласен, хороните, — вздохнул Миша. — Но вино необходимо иметь завтра.

— Вы будете иметь его сегодня, Миша, — проговорил Чингиз. — Верно, Ашот?

Ашот важно качнул шапкой и подмигнул Чингизу.

— Я беру у тебя, Ашот, всю партию вина по твоей цене, — произнес Чингиз. — А Мише отстегнем пятьдесят тысяч бутылок по рубль семьдесят.

В наступившей паузе было слышно, как что-то скрипнуло внутри Миши — так проколоться: выходит, Чингиз не имел никаких прав на это вино. И на душе самого Ашота было кисло — нет чтобы Миша попался ему не на глазах Чингиза, где-нибудь за дверьми столовой. Не везет так не везет… Обратного хода нет, железные правила брокерских отношений, не терять же Ашоту дружбу с Чингизом! Но все же Чингиз молодец, ничего не скажешь, чистая работа. Двадцать копеек с бутылки за счет разницы в цене означали, что свои пятьдесят тысяч бутылок Чингиз купил по рубль тридцать, считай — даром. Теперь Чингиз отправит вино к себе на склад и придержит недели на три. Перед Новым годом бутылка пойдет за шесть-семь рублей. Конечно, когда есть склад… Все эти мысли мгновенно пронеслись в голове Ашота. Ладно, все равно неплохой навар он поимеет со сделки, даже после того, как отблагодарит знакомого армянина из Кировокана, который работает экспедитором на заводе «Самтрест».

Проводив взглядом Ашота и Мишу, Чингиз вернулся к столу.

— Так что… уступите место на Московской бирже, Петр Игнатович? — Чингиз вернулся к остывшим пельменям.

— Надо подумать, надо подумать, — ответил Балашов.

— Сегодня я вам предлагаю всю партию своих стиральных машин, Петр Игнатович. Завтра к вечеру я вам предложу семьдесят пять процентов, а послезавтра — пятьдесят. Соглашайтесь сегодня.

— Не бери за горло, Чингиз. А через неделю что ты мне предложишь за место на Московской бирже?

— Ломаный грош, Петр Игнатович. За ту цену, что я вам предлагаю сегодня, можно купить место, и не одно. Но надо ехать в Москву, терять время… Соглашайтесь, Петр Игнатович.

На обратном пути Балашов лишь переставлял ноги, метель сама несла его к заветному подъезду. Подняв ворот тулупа, он чувствовал себя младенцем в люльке. Приятное тепло от принятой водки довершало состояние уюта, и все заботы — вчерашние и завтрашние — перемешались и сгинули. Балашов знал себя: едва он переступит порог конторы, как ни один человек не признает в нем выпившего. А выпил он неслабо. Уходя из столовой, Балашов хотел прихватить еще бутылку у кассирши, Чингиз не дал, сказал: «В стране почти сухой закон, партия требует от граждан трезвости, а вы?! Ай-яй, Петр Игнатович, а еще руководитель малого звена зарождающегося в стране бизнеса». Он, значит, малого звена, а этот пострел — большого… Балашов остановился и, преодолевая снежный заряд, обернулся — стоянка такси пустовала. «Уехал мальчик, уехал», — подумал Балашов и удивился сам себе, с чего это он так размяк…

Балашов добрался до своего подъезда, вяло размышляя о жизненной суете, а больше о погоде, что совсем от рук отбилась, где это слыхано, чтобы в конце ноября напустилось такое ненастье, видно, зима будет злая. А может, выдохнется и в законные свои денечки начнет халтурить, как это нередко бывало в последние годы. Никак, Боженька запил и к обязанностям своим относится спустя рукава…

«Ну вот еще!» — воскликнул вполголоса Балашов, приняв спиной тычок двери подъезда. Видно, Боженька мстит за богохульство.

Свежий запах снежной улицы сменил стойкий дух теплой сырости и кошачьего дерьма. Со стороны ступенек слышался постук чьих-то торопливых подошв, и в темнеющей глотке лестничного марша появился Ашот.

— Все в порядке, — проговорил Ашот. — Обрезная доска ждет, можно брать. А где Чингиз?

— Уехал, — Балашов прижал кнопку вызова лифта и, задрав голову, вглядывался в решетчатую клеть шахты, откуда доносился невнятный шум. — Просил через час ему позвонить. Так что возвращайся обратно.

— Лифт не работает, там вещи грузят. Пошли пешком.

— Пешком так пешком, — покорно согласился Балашов. — Как будто на мне нет груза, сто десять кило таскаю.

Он поднимался следом за Ашотом, примечая взглядом замызганную бахрому на штанинах своего проворного маклера.