Коммунисты

Уже с субботы они чувствовали — что-то надвигается. В тот день следователь подписал нескольким заключенным «освобождение из-под стражи», и в то же время большую партию опять отправили по этапу, в сторону Ренна. Один из тюремных надзирателей сказал Элуа: — Не понимаю, зачем гонят! Ведь уже несколько дней назад немцы дошли до моря, и мы теперь отрезаны от Ренна. — В колонне пересыльных Нестор увидел Мартена, члена Валансьенского федерального комитета партии. Так хотелось поговорить с ним. И с субботы Элуа все думал о Мартене. Он знал, что в тридцать восьмом году, во время ноябрьской забастовки, Мартен был членом забастовочного комитета департамента Нор… Видно, что он еле на ногах держится. Как же ему идти пешком по этапу? Да и что же это! Куда их отправили? Говорят, в Ренн. Как же они доберутся до Ренна? В тюрьме носились слухи, что колонны заключенных доводили до первых немецких позиции и сдавали немцам, на полную их волю. Назначенные к отправке ушли под конвоем мобильной гвардии… Ночью оставшиеся укрепились в мысли, что немцы близко, что они уже окружают Лоос и бой идет на канале.

Грохот был сильный. Вероятно, орудия стояли не очень далеко. В промежутках между пушечными выстрелами слышался треск пулеметов. Ватбле сказал: — Может, и хорошо для товарищей, что их увели отсюда… А мы-то думали — здесь спокойнее! — В тюрьме нарастало лихорадочное возбуждение, по всему корпусу перестукивались, стены передавали взволнованные вопросы.

Часов, должно быть, около трех начался артиллерийский обстрел. Тюрьма затряслась от оглушительных взрывов, и когда заключенные поняли, что происходит, они стали кричать. От первых попаданий пострадала ротонда. В запертых камерах чувствуют себя под обстрелом иначе, чем солдаты в бою под открытым небом. Снаряды, разрываясь, пробивали массивные стены, дырявя их зияющими ранами до самого нутра тюрьмы, набитой людьми. Во всех камерах заключенные в исступлении кидались к железным дверям, колотили по ним кулаками. Стреляют! По нам стреляют! Из орудий стреляют, поймите! Из орудий! И снова раздавалось громкое дыхание снаряда, пронзительный его вой, взрыв. Опять! Опять…

В тюрьме начался пожар. Дымом заволокло отделение политических — там были не только политические. Когда они поняли, что тюрьма горит, поднялись неистовые вопли, стук в стены и двери, а когда дверь одной из камер рухнула, словно не выдержав яростного натиска гнева людского, сторожа сразу поняли, что это только начало. Их быстро загнали в угол, окружили. Один из них предпочел сам достать ключи…

Нестор схватил табурет, разбил его об стену и деревянной ножкой принялся бить в дверь. Житель Абвиля сжался в комок от ужаса, не зная, что для него страшнее: задохнуться в тюрьме от дыма или выйти на свободу. У его соседей был теперь весьма грозный вид… и когда он прохныкал что-то, Элуа Ватбле так дал ему по морде, что он, весь в крови, отлетел к стене.

Вдруг дверь отворилась, и все бросились в коридор. Надо было спешить: пожар перекинулся на их этаж, от дыма першило в горле, и уже показались языки пламени. Люди бежали, толкая друг друга. Сторожам пригрозили, и они торопливо отмыкали последние, еще запертые двери. Кто-то крикнул: — А женщины! — И десятки голосов подхватили этот крик: — Женщины! Женщины! — Ведь они не могут выломать двери и выйти. Схватили надзирателя. Он не хотел отворять. — Ты что, болван или негодяй? Не видишь разве, что уже везде занялось?.. Женщины заживо сгорят! — Надзирателя притащили к окованной железом двери женского отделения. Он перепугался, отпер замки.

Тогда все кинулись во двор, мужчины и женщины вперемежку. Рушились горящие балки. На верхних этажах за окнами метались люди, — по лестнице уже нельзя было спуститься. Стали бросаться из окон, завернувшись в тюфяки. Средство спасения оказалось ненадежным: тюфяки у некоторых были совсем жиденькие, и обладатели их разбились насмерть. Пушки все грохотали. В тюремные корпуса опять попадали снаряды. Нежданно оказавшись под открытым небом, люди переглядывались: убьют нас сейчас. И каждый, как ночная птица, вдруг попавшая на солнечный свет, ежился и с угрюмым удивлением рассматривал толпу заключенных, не понимая, что и сам он такой же, как они: весь грязный, всклокоченный и больной, с лихорадочно-блестящими глазами… Убьют нас сейчас! Все бросились к выходу. Испуганный сторож отпер ворота. Рассыпавшись по аллеям, беглецы, мелькая между деревьями, помчались к каналу.

Ватбле и Нестор обернулись: где же Додольф? Исчез… А наседка? Эх, досада! Не успели расправиться с ним. А теперь он, поганое отродье, благополучно выберется. Но где же Додольф? Ждать его было невозможно — волна бегущих людей напирала, толкала вперед. Оба понеслись к каналу.