Как я уже сказал, я много чем занимался тогда, и сразу после того, как я закончил «Диких сердцем», я вернулся в Нью-Йорк, и тут со мной приключилась «Индустриальная симфония». У нас было две недели, чтобы ее поставить. Я расписал, как все должно быть, сделал несколько зарисовок и хотел, чтобы Патти взялась за эту работу. Но она сказала: «Дэвид, меня нельзя привлекать к этому проекту, потому что это Нью-Йорк, и если я влезу в этот мир, то потом местные деятели обернутся против меня. Тебе нужен кто-то из Нью-Йорка». И я нашел женщину, у которой была студия в Нью-Джерси, и она создала невероятно красивые декорации.
Мы с Анджело записали несколько композиций, но по большей части Джули Круз исполнила четыре песни со своего альбома. Затем я снял само действие с Ником Кейджем и Лорой Дерн. Над этим проектом я работал вместе с Джонни В. [Вентуорфом], и большую часть саундтрека надо было включать фоном. В утро перед показом нам принесли гигантский проигрыватель. Мы хотели проверить, как он звучит, начали репетировать, и тут эта штука сломалась. «Быть такого не может», – сказал я, и мы запустили ее во второй раз. Она снова сломалась, и мы поняли, что не сможем ее использовать. У нас с Джонни В. были маленькие плееры Panasonic, и мы решили, к черту, будем проигрывать на них. И вот, Джонни В. и я сидим с кем-то из Академии за маленьким столиком у стены в самой высокой части театра. Наши с Джонни плееры лежат на столе, и мы включили их одновременно на случай, если один сломается. Они идеально синхронизировались. Крошечные приборы наполнили этот холл таким звуком, что вы не поверите.
На репетицию у нас оставался всего один день, и это был день представления. Часы проходили, а мы все никак не могли приступить к работе! Затем ко мне пришла идея, которая нас всех спасла, и при случае я наверняка использую ее снова. Идея такая: берете каждого человека за плечи, смотрите ему прямо в глаза, и говорите: «Когда я дам знак, ты пойдешь туда-то и сделаешь то-то, а когда закончишь, то убежишь так-то. Понятно?» Затем вы проделываете то же самое со следующим человеком, и каждому говорите, что он должен делать в определенный момент времени, и что это единственное, о чем они должны помнить. Нам предстояло дать два представления подряд, и мне пришлось поговорить таким образом с двадцатью людьми и поставить перед каждым из них одну конкретную задачу. В итоге все справились прекрасно.
Частью представления был ошкуренный олень, которого играл Джон Белл. Его рост был метра четыре, у него были рога, он передвигался на ходулях, завернутых в резину для сходства с кожей, а еще у него были копыта. Меха у него не было – ведь это все-таки ошкуренный олень. Все это сделали люди, с которыми я работал. Они проделали, мать его, нереальную работу! Две больничные каталки связали вместе, и на первых минутах представления наш олень лежал на этих каталках. Дочь Изабеллы Элеттра была тогда совсем маленькой, она очень боялась этого неподвижного оленя. Она знала, что в какой-то момент он пошевелится, и боялась его еще больше.
Джон Белл лежал внутри костюма, где было очень тепло. В представлении есть момент, когда рабочие в касках врываются на сцену с маленькими желтыми лампочками и начинают кружить вокруг оленя, который оживает и встает на ноги. А он огромный. Олень делает шаги, и маленький Майк [Андерсон] где-то внизу светит фонарем. Этот свет ослепляет парня на ходулях, при этом кровь отливает от его головы, потому что он долго лежал, его заносит вперед, и он падает в оркестровую яму. Его поймал барабанщик. Половина аудитории подумала, что это ужасно, а другая – что так и было задумано. И вот настало время следующего представления, а чертов олень не выходил из своей гримерки. Я пошел к нему через весь театр и принялся умолять его выйти на сцену. Среди декораций стоял большой резервуар с водой, и я сказал ему: «Можешь держаться за резервуар». Он ответил: «Тогда ладно». И он вышел. Живой театр. Все прошло потрясающе для всех, кроме нашего оленя.
Я не знал, сработаюсь ли с Марком Фростом, когда мы познакомились, но очень хотел это проверить. Он был очень привязан к проекту «Богиня», а я, как и десять миллионов человек, любил Мэрилин Монро, так что мы решили попробовать. Сложно сказать, что такого в Мэрилин Монро, наверное, одна из ее особенностей – это амплуа «девушки в беде», которая тебя затягивает. Некоторые женщины более, чем загадочны. «Богиня» не взлетела из-за связи с Кеннеди – Мэрилин стала настоящей пороховой бочкой, и от нее пришлось избавиться. Я не переставал любить эту историю. Можно сказать, что Лора Палмер – это Мэрилин Монро, и «Малхолланд Драйв» на самом деле о Мэрилин Монро. Все о ней.