По пути к ее дому мне пришла в голову та же самая мысль, я даже ходила вокруг мусорного ведра, но не смогла заставить себя это сделать. Не знаю почему. Может быть, потому что я первой нашла фотографию и каким-то странным образом почувствовала себя избранной. Вот как я отчаянно нуждалась в мужском внимании. По ночам я иногда вытаскивала фотографии из тайника, когда Джерри спала, и изучала их с фонариком, спрятавшись под одеялом, зажав одну руку между ног. Это стало чем-то вроде моего грязного секрета. Несмотря на то что Божественные делились каждой подробностью своих романтических встреч с мальчиками – крайне редких, как и у меня, – тема мастурбации была строго запрещена. Я понятия не имела, удовлетворяли ли себя Скиппер и близняшки, или то, что я делала, делало из меня извращенку. Я могла бы спросить Лорен, которая не стеснялась абсолютно ничего, но я слишком нервничала, чтобы сказать что-нибудь, что, по моему мнению, могло бы поставить под угрозу нашу дружбу.
По правде говоря, у нас с Лорен было очень мало общего. Я не знала ни мальчиков, которые ей нравились, ни девочек, с которыми она сидела рядом в школе, ни ее учителей. Ее жизнь казалась куда более насыщенной, чем моя, более взрослой. У Лорен было две работы, которые помогали оплачивать счета дома: смены на складе и работа за кассой по субботам в
Но по большей части жизнь Божественных была замкнутой, однообразной, банальной. Джерри и фотографии давали мне повод для разговоров. Я была не готова отказаться от них.
– Пожалуйста, – я сунула их ей в руку. – Всего на несколько дней.
– Хорошо, хорошо. Черт возьми. – Она сунула конверт себе под подушку. – Но если мой отец узнает, это будет конец света.
Внизу захлопнулась входная дверь.
– Черт, – сказала она встревоженно. – Это он. Пошли.
Мистер МакКиббин стоял на кухне, держа под мышкой
– Это что, извращенный Институт девиц? – спросил он.
Это был невысокий худощавый мужчина с румяным и обветренным от многих лет верховой езды лицом, морщинами вокруг глаз, глубокими складками по обеим сторонам рта и большими мешками под глазами. Его глаза были так прикрыты, что создавалось впечатление, будто он щурится. Под его подбородком был белый шрам, в том месте, где его когда-то лягнула лошадь.
Лорен взяла первую тарелку с едой и поставила ее на стол перед своей мамой. Еще не было и шести часов. Я никогда не встречала семью, которая ужинала так рано. Соседка Сью посадила ребенка к себе на колени, и я заметила, как она сжала плечо мамы Лорен, когда встала.
– Тогда мы пойдем, Джоан.
Мама Лорен потянулась к трости и отодвинула стул. Он заскрипел по полу, и ребенок начал выть.
– Нет, не глупи, – сказала Сью. – Не нужно меня провожать.
Не дожидаясь нашего ухода, отец Лорен сел за стол и начал есть. Он наклонился над своей тарелкой, наколол на вилку много кусочков и засунул их себе в рот. Его предплечья все еще были твердыми и рельефными от верховой езды. Тонкий золотой диск, кулон со святым Кристофером, парил на цепи над его едой.
– Большое спасибо за то, что пригласили меня, – сказала я. – Было приятно познакомиться со всеми вами.
Тогда в моих словах было слишком много лести.
Никто не слышал меня из-за плачущего ребенка.
Я подняла ладонь и ушла, и никто этого так и не заметил.
18
Это был один из тех теплых весенних вечеров в Англии, когда люди внезапно понимают, что лето уже не за горами. Конечно, я не должна была оставаться одна в городе, но все же вместо того, чтобы поспешить обратно в школу, я пошла в сторону парка, в котором горожане издевались над Джерри Лейк, когда мы гуляли с питбулем.