Конь бледный

«Вопреки моему желанию я не был убит. Я бросил на расстоянии трех шагов с размаху прямо в окно кареты. Я видел лицо губернатора. Заметив меня, он откинулся вглубь и поднял руки, как для защиты. Я видел, как разбилась карета. В меня пахнуло дымом и щепками. Я упал на землю. Поднявшись, я осмотрелся. Шагах в пяти от меня лежали лоскутья платья и тут же рядом тело. Я не был ранен, хотя с лица струилась кровь и рукава моего пиджака обгорели. Я пошел. В это время сзади чьи-то руки крепко схватили меня. Я не сопротивлялся. Меня отвезли.

Я исполнил свой долг. Жду суда и спокойно встречу приговор. Думаю, что, если бы я и бежал, я бы все равно не мог жить после того, что сделал.

Обнимаю вас, милые друзья и товарищи. От всего сердца благодарен вам за вашу любовь и дружбу.

Прощаясь, я бы хотел напомнить вам слова: «Любовь познали мы в том, что Он положил за вас душу Свою: и мы должны полагать души свои за братьев».

В этом письме была приписка лично ко мне. Ваня писал:

«Может быть, тебе странно, что я говорил о любви и решился убить, т. е. совершил тягчайший грех против людей и Бога.

Я не мог. Будь во мне чистая и невинная вера учеников, было бы, конечно, не то. Я верю: не мечом, а любовью спасется мир, как любовью он и устроится. Но я не искал в себе силы жить во имя любви и понял, что могу и должен во имя ее умереть.

У меня нет раскаяния, нет и радости от совершенного мною. Кровь мучит меня, и я знаю: смерть еще не есть искупление. Но знаю также: «Аз есмь Истина и Путь и Живот».

Люди будут судить меня, и я жалею их. Кроме их суда, будет – я верю – суд Божий. Мой грех безмерно велик, но и милосердие Христа не имеет границ.

Целую тебя. Будь счастлив, счастлив… Но помни: «Кто не любит, тот не познал Бога, потому что Бог есть любовь».

Я перечитываю эти листки папиросной бумаги, я спрашиваю себя: может быть, Ваня прав? Нет, сегодня сияет горячее солнце, трепещет опадающая листва… Я брожу по знакомым дорожкам, и во мне горит большая и яркая радость. Я рву цветы осени, я вдыхаю их отлетающий аромат, я целую их бледные лепестки.

Светлым праздником, торжественным воскресеньем звучат пророческие слова:

«От престола раздался громкий голос, говорящий: совершилось».

Я счастлив: да, совершилось.

III

22 августа.

Я все еще прячусь здесь, все еще не могу уехать. Нас настойчиво ищут. Я оставил мои номера и в третий раз переменил маску. Я уже не Фрол Семенович Титов и не англичанин О’Бриен.

Падает осень. Золотом горит старый парк, лист шуршит под ногами. На заре лужи сверкают на солнце – тонким стеклом ломкого льда.

Я люблю печальную осень. Я сажусь на скамью, слушаю лес. Тихий покой обнимает меня. И мне чудится – нет смерти, нет крови. Есть святая для всех земля и над нею святое небо.

О случившемся уже забыли. Помнят только они, помним, конечно, мы. Ваню судят. Поговорят, помолчат, вынесут приговор, исполнят… Так замрет жизнь.

23 августа.

Я вызвал сегодня Елену письмом. Она вошла, и мне сразу стало радостно и спокойно.

Будто не было долгих дней тревоги и ожидания, будто не я жил местью, холодно готовил убийство. Так радостно и спокойно бывает в летние вечера, когда звезды зажглись и в саду аромат цветов, теплый и пряный.