Конь бледный

Он встает, долго ходит по грязному кабинету. Наконец говорит тихо:

– Жорж, я вам верю. Скажите мне правду.

– Что вам сказать?

– А вы не любите Эрну?

Мне смешно его хмурое, в красных пятнах лицо. Я громко смеюсь:

– Я? Люблю Эрну? Что вы? Бог с вами.

– И никогда… никогда не любили?

Я говорю раздельно и ясно:

– Нет. Не любил.

Его лицо расцветает счастливой улыбкой. Он приветливо жмет мне руку:

– Ну, еду. Прощайте.

Он уходит. Я долго сижу один за грязным столом, между грязных тарелок. И вдруг – безудержно смешно: я люблю, она любит, он любит… Что за скучная песня.

14 сентября.

Сегодня не видел Елены. Ушел вечером в Тиволи. Как всегда, бесстыдно гремел оркестр, пели цыгане. Как всегда, бродили женщины между столов, и их платья шуршали шелком. И я, как всегда, скучал.

За соседним столом пьяный морской офицер. Блестит в стаканах вино, вспыхивают бриллианты у дам. До меня долетает смех и бессвязный говор. Медленно ходит стрелка часов.

Вдруг я слышу:

– Что вы скучаете здесь?

Офицер, шатаясь, протягивает мне стакан. У него багровые щеки и подстриженные усы. Такие усы носил губернатор.

– Как вам не стыдно скучать… Позвольте представиться: Берг… Пойдемте к нам за наш стол… Дамы вас просят…

Я встаю, называю себя:

– Инженер Малиновский.

Мне все равно, где сидеть; я лениво сажусь за их стол. Все смеются, все чокаются со мной. Плачут скрипки, за окном сереет рассвет.

Вдруг я слышу, кто-то спросил:

– Где Иванов?

– Какой Иванов?

– Да полковник Иванов. Куда девался Иванов?

Я вспоминаю: начальник охранного отделения Иванов. Уж не его ли зовут? Я наклоняюсь к плечу соседа:

– Извините, не жандармский ли полковник Иванов?

– Ну да… конечно… Он самый… Друг и пр-риятель…

Меня жжет желанный соблазн. Я не встану. Я не уйду. Знаю: этот Иванов, конечно, носит с собой мой портрет. Жду.

Входит Иванов. Он похож на купца, рыжебородый и толстый. Грузно садится за стол и пьет водку. Нас, конечно, знакомят.

– Малиновский.

– Иванов.

Он пришел сюда пить. И мне снова скучно. Вот опять желанный соблазн – подойти к нему и шепнуть:

– Джордж О’Бриен, полковник.

Но я молча встаю. На дворе плачет дождь, спит каменный город. Я один. Мне холодно и темно.

15 сентября.

Я спрашиваю себя: зачем я тут? Чего я могу добиться? Елена только любовница. Она никогда не будет женой. Я знаю это и все-таки не могу уехать. Я знаю также, что лишний день – лишний риск и что на карте стоит моя жизнь. Но я так хочу.

В Версале, в парке, с веранды видны озера. Между нежных боскетов и кокетливых клумб их берега чертят четкие линии. Влажным дымом клубятся фонтаны, молчат зеркальные воды. И над ними сонный покой.

Я закрываю глаза: я в Версале. Я бы хотел забыть о Елене, я бы хотел сегодня покоя. Течет река жизни, день встает и уходит. А я, как раб на цепи, с моею любовью.

Где-то вдали ледяная высь. Горы блещут лазурью, девственным снегом. Люди мирно живут у их ног, мирно любят и с миром же умирают. Им светит солнце, их греет любовь. Но чтобы жить, как они, нужны не гнев и не меч… И я вспоминаю Ваню. Может быть, он и прав, но белые ризы не для меня: Христос не со мною.

16 сентября.

– Милый мой, отчего ты всегда печальный, – говорит мне Елена, – разве я не люблю тебя? Вот, смотри, я подарю тебе жемчуг.

Она снимает с пальца кольцо. В золотом кольце, как слеза, большая жемчужина.

– Береги ее… Это моя любовь.

И она доверчиво обнимает меня.

– Ты горюешь, что я тебе не жена? О, я знаю: брак – привычка любви, вялая, без блеска любовь. А я хочу любить тебя… Я хочу красоты и счастья…

И задумчиво говорит еще:

– Почему люди пишут разные буквы, из букв слагают слова, из слов законы? Этих законов библиотеки. Нельзя жить, нельзя любить, нельзя думать. На каждый день есть запрет… Как это смешно и глупо… Почему я должна любить одного? Скажи, почему?

И я опять ничего не умею ответить.

– Вот видишь, Жорж, ты молчишь. Ты тоже не знаешь. Разве ты никого не любил?…

Мне жутко. Да, я любил не одну, и я никогда не знал, зачем пишут законы. Она говорит мои же слова. Но теперь я в них чувствую ложь. И я хочу ей об этом сказать, но не смею.

У нее тяжелые черные косы. Они упали на плечи. В темной рамке кудрей ее лицо бледнее и тоньше. И глаза ее ждут ответа.

Я молча целую ее. Я целую ее невинные руки, ее сильное, молодое тело. Поцелуи мучат меня. Вот опять завороженная мысль о том, кто, как я, целует ее и кого она любит. И я говорю:

– Нет, слушай, Елена… Или он, или я…

Она смеется:

– Вот видишь: я раба, а ты господин… А если я не хочу выбирать?… Скажи, зачем выбирать?

За окном шумит дождь. В полутьме я вижу ее силуэт, ее большие, черные ночью глаза. Я говорю, бледнея:

– Я хочу так, Елена.

Она грустно молчит.

– Выбирай.

– Милый, я не могу…

– Я сказал: выбирай.

Она быстро встает. Говорит решительно и спокойно:

– Я люблю тебя, Жорж. Ты это знаешь. Но я не буду твоею женой никогда.

Она ушла. Я один. Только жемчуг ее со мною.

17 сентября.