К несчастью для офицеров, они были вооружены лишь кинжалами, годными скорее для парадов, чем для битвы: королевские воины оказались практически беззащитными перед толпой ощетинившихся сталью повстанцев. Через час Куларио был в руках восставших. Рядом со знаменем князя Пуантена, украшенного огненными леопардами, взвился неизвестный доселе флаг с золотым львом на черном поле.
В отдельной комнате лучшего в Куларио постоялого двора королевский наместник играл в кости со своим дружком — аквилонским сборщиком податей в южных провинциях. Перед игроками стояли полупустые кубки, и большой проигрыш сделал наместника угрюмым и раздражительным. И все же, покинув офицерский бал, Конрадин, зная тяжелый нрав своей ворчливой жены, предпочел компанию своего старого собутыльника возвращению домой. Присутствие находившегося в комнате часового еще больше разозлило наместника, и он велел воину ждать у ворот постоялого двора.
— Оставь меня в покое, — напустился он на часового.
— Верно, невезучему игроку нужно сосредоточиться, — насмешливо поддакнул сборщик податей. Он знал, что бедняге не придется мерзнуть слишком долго — кошель наместника был почти пуст.
Продолжая игру, захваченные непредсказуемым танцем костяных кубков, игроки, затаив дыхание, ожидали улыбки фортуны. Они не обратили внимания на глухой удар, донесшийся с улицы, и звук упавшего на деревянный настил крыльца тела. Дверь комнаты распахнулась от резкого удара сапога, и толпа разъяренных крестьян, вооруженных дубинами, косами, вилами и мечами, заполнила помещение. Игроков выволокли из-за стола и повели к грубо сколоченной виселице, только что установленной в центре рыночной площади.
Воины Приграничного Легиона узнали о бунте, охватившем провинцию однажды утром, когда начальник лагерной стражи совершал обход постов. Обнаружив одного из караульных лежащим в тени обозной повозки, разгневанный сотник пнул его сапогом под ребра. Когда эта мера не произвела должного эффекта, начальник стражи склонился над спящим. Его рука наткнулась на что-то влажное. В ошеломлении он уставился на свои перепачканные кровью пальцы и перевел обезумевший взгляд на перерезанное горло несчастного. Вскочив на ноги, начальник стражи набрал воздуха в легкие, чтобы поднять тревогу, но задохнулся застрявшим в горле криком, когда неумолимая стрела пронзила его сердце.
Туман тяжелым одеялом стелился над неспокойными водами Алиманы, цеплялся за искривленные стволы прибрежных деревьев, окутывал молчаливые шатры спящих воинов. Туман густым водоворотом клубился по краям притихшего лагеря, там, где в кроваво-красном сумраке утопал лес. Между вековых дубов бесшумно двигались фигуры в лохмотьях с кинжалами в руках и с луками за плечами. Словно тени, пробираясь сквозь туман, они тихо входили в спящие шатры и вскоре появлялись, вытирая о полы плащей окровавленные кинжалы.
Пока эти люди методично вырезали спящее войско в лагере, другие — такие же молчаливые тени — переходили вброд бурлящие воды Алиманы. Они тоже были вооружены.
Аскаланте, князь Туны, проснулся от душераздирающего вопля. За ним последовали крики изо всех концов лагеря, а потом и весь лагерь превратился в бурлящий хаос. На мгновение Аскаланте подумалось, что он бредит. Но тут до него донеслись звуки боя, вопли раненых, стоны умирающих, топот сотен ног, свист стрел и лязг стали.
Бормоча проклятия, князь вскочил полуодетый с походной кровати, откинул полог шатра, и его взору предстал сущий ад. Горящие шатры окрашивали сереющее небо ужасающим светом. Повсюду в жирной от крови грязи валялись трупы, напоминавшие игрушечных солдат, разбросанных непослушным ребенком. Полуодетые аквилонцы в исступлении пытались отбиваться от закованных в броню врагов, вооруженных копьями, мечами и секирами. Вражеские лучники в упор расстреливали безоружных королевских воинов. Аквилонские сотники и десятники героически пытались выстроить в боевой порядок своих пехотинцев и вооружить тех, кто выбегал из шатров с пустыми руками.
У шатра, у входа в который стоял обезумевший от страха князь Туны, показалась гигантская фигура. Это был Громель, огромный боссонец, изрыгавший страшные проклятия. Ошеломленный Аскаланте уставился на него. На сотнике была набедренная повязка и кольчуга, надетая прямо на голое тело. Кольчуга была изорвана, и из-под стали виднелся его мускулистый торс, представлявший из себя страшное кровавое месиво.
— Нас предали! — взревел Аскаланте, схватив Громеля за перепачканную кровью руку.
Громель стряхнул с себя руку князя и сплюнул кровью.
— Предали или застали врасплох, а может быть, и то и другое, — прорычал боссонец. — Провинция взбунтовалась. Наши караулы перебиты; кони угнаны в лес, дорога на север перекрыта. Разбойники переправились через реку в этом проклятом тумане. Мы попали в мышеловку и не сможем отбиться от варваров.
— Что же делать? — прошептал Аскаланте.
— Спасаться бегством, — выпалил Громель. — Или сдаваться, что я и собираюсь сделать. Помоги мне перевязать раны, пока я в себе.