Конец моды. Одежда и костюм в эпоху глобализации

Чарльз Диккенс, пространную цитату из которого приводит Уилсон, тоже усматривал в отжившей свой век одежде нечто от призрака. В «Раздумьях на Монмут-стрит» Диккенс называет рынок подержанной одежды, некогда существовавший на Монмут-стрит в Лондоне, «обширными владениями… знаменитых покойников»53. Как полагает Уилсон, тревога и дискомфорт, возникающие при взгляде на одежду в музее (или в магазине подержанных вещей), по большей части объясняются тем, что одежда, обладая телесностью, наделяет биологическое тело социальным смыслом. Одежда придает телу живого человека определенный статус, отражая его принадлежность к тому или иному классу, возраст, пол, сексуальность и так далее. Она свидетельствует об идентичности своего владельца, определяя его жизнь, положение и место в коммуникативной среде и в конкретной ситуации. Как точно сформулировала Уилсон, «одежда есть граница между „я“ и „не-я“». Ее отделение от живого «дышащего» тела сходно со смертью, потому что одежда перестает выполнять свою функцию в настоящем, превращаясь в символ. Когда корреспондент газеты Los Angeles Times спросил Марка Джейкобса, не думает ли он устроить ретроспективную выставку своего творчества в галерее или музее, тот ответил:

Мода имеет смысл лишь тогда, когда она живая и одежду носят. Я делаю одежду, сумки и обувь, чтобы ими пользовались, а не рассматривали, повесив на стену. Одежда в музеях мне кажется совершенно безжизненной. Я видел выставки костюмов Джеки Кеннеди, и ее гардероб меня не интересует. Меня интересует жизнь и женщины, носившие эти вещи54.

По мнению Бодрийяра, современная мода неслучайно развивается параллельно музейному делу. Музей, понимаемый как единичный «культурный суперинститут», представляет собой (во многом как и мода) архив утративших свою первичность знаков, «золотой эталон культуры», в котором предметы и стили собраны и перемешаны во временном хранилище. Здесь хранится и демонстрируется временность этих изделий как знаков «совершенного» прошлого, которое никогда не является актуальным, а лишь указывает на эфемерность моды55.

Вернемся к Деррида, но не к его эссе о Марксе, а к концепции архива, разработанной им в книге «Архивная лихорадка: по следам Фрейда» (Mal d’archive, 1995). По Деррида, у понятия архива два значения: это исток (архе) как место, где «властвуют люди и боги» или где «определяется порядок вещей»56. Поскольку это исток, от которого «берут начало все вещи – физический, исторический или онтологический принцип»57, архиву присуща двойственность, но внутренне он тесно связан с производством знания. Слово «архив» произошло от греческого архейн, которое означает дом или местонахождение высших должностных лиц, архонтов, тех, кто распоряжается архивом и занимается его истолкованием. Считалось, что архонты, как пишет Деррида,

были вправе создавать закон или выступать его представителями. Так как их власть признана обществом, здесь их дом, именно это место является их домом… <…> Официальные документы хранятся в определенном порядке. Архонты – прежде всего хранители документов. <…> Они наделены правом толковать архивы. Эти документы, доверенные архонтам, в конечном счете диктуют закон: они напоминают о законе и призывают или приказывают его соблюдать.