Конец осиного гнезда

Озеро лежало примерно в полутора километрах от станции, и к закату солнца мы с Венцелем успели уже вернуться обратно. Прогулка не принесла мне удовольствия. Венцель оказался донельзя въедливым существом. Ему пришло в голову учить меня немецкому языку. Продолжал ли он линию Гюберта и пытался выяснить, знаю ли я немецкий язык, проявлял ли свою собственную инициативу, я определить не мог.

Показывая на деревья, тропинку, птиц, на небо и землю, Венцель называл их по-немецки и с настойчивостью, несовместимой с его флегматичным видом, требовал от меня повторения всех этих слов.

Когда мы вернулись, во дворе опытной станции уже стояли под маскировочными сетками две автомашины: комфортабельный лимузин и открытая штабная. Значит, Габиш был здесь. Но меня пригласили к нему позже, когда начало смеркаться.

В кабинете Гюберта, освещенном электрической лампой, за столом, положив руки на поручни кресла, неподвижный и мрачный, точно грозовая туча, сидел Габиш. Лет ему было не меньше шестидесяти. Лицо крупное, гладко выбритое, с резкими линиями, с надменным, самоуверенным выражением. Светлые, сосредоточенные глаза полуприкрыты тяжелыми веками.

В течение часа, пока я рассказывал то, что уже известно было Гюберту, Габиш просидел почти без движения. Потом заговорил сам. Говорил спокойно, не повышая голоса. Его интересовало многое. Ему хотелось знать, сможем ли мы, то есть я и Саврасов, продвинуть свои кадры в Сибирь, в Среднюю Азию, на Урал, удастся ли нам завербовать там новых людей. Это было важно, потому что вся промышленность из западных районов Союза перебазировалась на восток.

Я не дал утвердительного ответа и обещал подумать над этим вопросом.

Далее он спросил, какие железные дороги нашей страны выдерживают сейчас наибольшую нагрузку, как разрешается вопрос с кадрами железнодорожников, какие паровозы по каким дорогам ходят и т. д.

Вопросы ставились хитро, и можно было подумать, что его, как разведчика, интересовали данные о состоянии железнодорожного транспорта в период войны. На самом же деле он проверял, действительно ли я понимаю что-либо в транспорте, работником которого себя назвал.

Русским языком Габиш владел сносно. Во всяком случае, мы понимали друг друга.

— Ви шифровальный работ знаете?

Я ответил отрицательно.

— Искусство это несложное, — вставил Гюберт, — и обучиться ему особой трудности не составит.

— Попытаюсь, — сказал я.

— Вам надо знайт не только шифр, — добавил Габиш, — надо осваивайт фоторабот, радиоработ и особый техника. Ви грамотный человек.

— Вы поняли, о чем говорит полковник? — спросил меня Гюберт, не совсем, видимо, уверенный в том, что я все понял.

Но я не успел ответить.

— Ми прекрасно понимайт друг друга! — резко бросил ему Габиш, впервые за всю беседу повысив голос.

Гюберт промолчал.

— Что ви будете делайт, когда ми вас не отпускать долго от себя? — спросил меня Габиш.

Я пожал плечами, посмотрел на Гюберта и, в свою очередь, спросил, что надо понимать под словом «долго».

Габиш пояснил, что надо подразумевать не меньше трех месяцев, которые потребуются для обучения меня радио-, фото- и шифровальному делу. Потом он спросил Гюберта, поставил ли тот меня в известность о предстоящей поездке к доктору.

Габиш сказал это по-немецки. Видимо, это был тот самый доктор, за которым в свое время охотился полковник Решетов.

Гюберт ответил Габишу, что об этом со мной еще не говорил. Тогда полковник сам заговорил на эту тему.

Он объяснил мне, что в ближайшие дни я должен выехать в один из прикарпатских городов и встретиться там с каким-то доктором.

— Доктор хорошо знает Советская Россия. О, он большой мастер! С ним договориться обо всем основательно, — сказал Габиш.

О чем «обо всем», я, конечно, не имел никакого представления, но выяснять детали не счел нужным, полагая, что в свое время мне это разъяснят, и лишь спросил, придется ли возвращаться от доктора на опытную станцию.

Габиш, а вслед за ним и Гюберт ответили, что я должен обязательно сюда возвратиться.

— С поездкой к доктор не затягивайт. Чем скоро, тем лючше, — сказал Габиш.

Гюберт закивал утвердительно головой.

— Ви мне написайт подробно рапорт вся ваша работа, — предложил Габиш.

Я немного удивился и объяснил, что подробный доклад о себе и лицах, мне известных, только что окончил и передал капитану Гюберту. Габиш на это не обратил внимания и подтвердил свое требование. Он, конечно, знал о моем докладе и тем не менее предлагал написать второй, на его имя. Я понял, что, располагая двумя документами по одному и тому же вопросу, они получат возможность лишний раз проверить меня.

— Ви может быть свободным, — сказал затем Габиш, и я вышел.

Через два дня Гюберт вручил мне документы за подписью какого-то полковника Питтерсдорфа. Они давали право на беспрепятственный проезд к месту нахождения доктора, который всего две недели назад выехал на лечение. Я понял, что отрывать его от процедур Габиш, видимо, не желает, так как доктор, вероятно, серьезно болен. Возможно, что моя поездка предусматривала и другие цели, мне неизвестные.