Конец осиного гнезда

Ни фамилии, ни имени, ни отчества доктора Гюберт мне не назвал. Я запомнил только наименование города, место, где должна произойти встреча, и приметы доктора.

Все это наводило меня на мысль, что о моем приезде доктор будет поставлен в известность заранее.

Для доктора я вез письмо.

Глава вторая

Поезд дальше не шел. Паровоз уперся в тупик недалеко от маленького вокзала. Здесь кончалась железнодорожная линия. Я вышел на перрон и почувствовал облегчение. После четырехсуточного путешествия, пересадок и вагонных толчков я получил наконец возможность отдохнуть.

Привокзальная площадь. Теплый, солнечный октябрьский день. Вдали виднеются Карпаты, покрытые темными пятнами леса. Над ними кое-где висят белые груды облаков.

Узенькая улочка повела меня к зданию телеграфа, которое начертил на листочке Гюберт. За телеграфом начинались санатории, а потом большой парк. Я шел по незнакомому городу. Наводить справки у прохожих было рискованно — это могло привлечь внимание военных и, следовательно, вызвать расспросы и подозрения. Правда, у меня в кармане лежали надежные документы, выданные Гюбертом, но перспектива сидеть в комендатуре, давать показания меня никак не устраивала.

Кроме того, я решил проверить свои способности ориентироваться в незнакомом городе.

На улицах, в скверах, на балконах и верандах — всюду бродили, сидели и лежали немцы. Здесь были и пехотинцы, и кавалеристы, и танкисты, и артиллеристы. Видимо, в местечке происходило формирование новых частей из остатков потрепанных и разбитых на восточном фронте дивизий.

Спустившись по улице вниз, я достиг парка. Здесь было шумно. Возле главной аллеи находился ресторан, в котором играл оркестр.

Я вышел на тенистую липовую аллею, и она повела меня в глубь парка. Постепенно аллея перешла в обычную лесную дорогу. Начался смешанный лес. Хмуро глядели сосны, шумели желтыми листьями березы и клены. Возле дороги на небольшом мраморном пьедестале высилась статуя женщины. Она была покрыта тогой и глядела своими безжизненными глазами куда-то в пространство. Об этой статуе говорил Гюберт — значит, я шел правильно.

Сырая, вся в рытвинах дорога взяла круто в гору и вывела меня на сдавленную со всех сторон густым лесом террасу. Здесь, окруженный увядающими, позолоченными осенью деревьями, стоял памятник Адаму Мицкевичу. На этой террасе должна состояться встреча с доктором. В моем распоряжении еще двадцать минут. Есть время отдохнуть и подготовиться к встрече. Меня беспокоил вопрос — тот ли это доктор, о котором говорил полковник Решетов?

Стрелка показала пять. Доктор аккуратен. Я увидел его издали. Он одет в темный плащ, шляпа сдвинута на лоб, в руке трость — все, как условлено.

Доктор достиг конца террасы, повернулся, увидел меня и тем же спокойным шагом пошел мне навстречу. Я заметил, как он вынул из кармана портсигар и взял в рот сигарету. Это тоже условный жест.

В двух шагах от меня он замедлил шаг и спросил:

— Простите! У вас не окажется спичек?

— Пожалуйста!

Делая вид, что раскуривает папиросу, доктор внимательно разглядывал меня, очевидно сопоставляя с приметами, сообщенными ему Гюбертом, а затем спросил:

— Я вижу, вы приезжий?

— Да. А что?

— Нескромный вопрос: издалека?

— С опытной станции.

— Тогда прекрасно! — Доктор улыбнулся, бесцеремонно взял меня под руку и повел вдоль аллеи.

Мысленно я взвешивал первые результаты встречи. Мне хотелось по внешнему виду этого человека определить, каким он страдает недугом, позволившим начальству отпустить его так далеко от фронта, от основной резиденции Гюберта. Но ответа я пока не находил. Обращала на себя внимание лишь одна деталь: доктор был в темных перчатках. Он не снял их, когда здоровался со мной и даже когда закуривал.

Лицо его оказалось довольно выразительным: широко посаженные, внимательные серые глаза, нос с небольшой горбинкой, ясно очерченные жесткие губы.

— Вы здесь впервые?

— Впервые.

— Нравится?

— Очень.

— Да, красиво. Прямо рай земной! Какой лес, воздух!

Мы шли под руку бок о бок. Доктор был немного выше меня ростом, старше по возрасту и солиднее по комплекции.

— Вы обедали?

— Нет.

— Долго ехали?

— Четверо суток.

— Ого! И напрасно, надо было самолетом.

Я промолчал.

— Фамилия ваша Худяков?

— Нет, не Худяков, а Хомяков.

— Да-да, правильно, Хомяков. А вот имени и отчества не знаю.

— Кондратий Филиппович, — сказал я и, конечно, не поверил тому, что доктор спутал фамилию и не знал имени и отчества.

— Замечательно! Ну, так вот что, Кондратий Филиппович: остано́витесь у меня, а сейчас проделаем небольшой моцион, необходимый в нашем возрасте для возбуждения аппетита. Не возражаете?

— Наоборот, приветствую.

— Великолепно!

Когда мы спустились в парк, я спросил доктора:

— Это всё санатории?