Конец осиного гнезда

Командовали за столом все тот же майор Петрунин и маленький юркий лейтенант, которого все звали Костей.

Я почувствовал, что меня начинает пробирать мелкий озноб.

Неужели грипп?

Высказал свои опасения товарищам и спросил, нет ли у них кальцекса. Костя побежал к хозяйке квартиры и возвратился с несколькими таблетками.

— Эту утром, — поучал он меня, кладя таблетки на стол, — эту в обед, а эту перед сном.

— А сейчас какую? — спросил я.

Костя быстро нашел выход из положения:

— Сейчас ту, которую утром…

И вот я в третий раз благополучно вернулся из тыла врага, из резиденции немецкого разведчика Гюберта, с которым жил под одной крышей, сидел за одним столом, которому жал руку.

Я всегда увлекался приключенческими книгами; будучи подростком и юношей, много прочитал их, но разве мог я подумать двадцать с лишним лет назад, что настоящая жизнь куда интересней всех книг, мною прочитанных!

Разве мог я думать, что буду участвовать в такой сложной и опасной операции! А вот пришлось же!

На другой день меня принял полковник Решетов.

Он не изменился. Такое же хмурое, суровое лицо, по-прежнему потирает поврежденную левую руку. Встретил он меня по-мужски тепло и радушно: вышел из-за стола, обнял за плечи и усадил в кресло.

Беседа затянулась на три часа. Его интересовало буквально все, что происходило за эти три месяца на опытной станции.

— Вы уверены, что Габиш полковник? — спросил Решетов.

— Конечно. Я сам видел его три раза… Да и по словам Гюберта, доктора и Похитуна. В этом, я думаю, им нельзя не верить.

— Русским языком он владеет сносно?

— Прилично. Во всяком случае, понять можно.

— А доктор немецким владеет хорошо?

— Не знаю. При мне он говорил только по-русски.

Полковник вставал, прохаживался по комнате, вертя карандаш между пальцев, подходил к карте, висевшей на стене, всматривался в нее, а потом снова усаживался против меня в кресло. Трудно сказать, о чем он думал в это время.

— Вы говорите, что Гюберт — заядлый охотник?

— Да, охота у него единственное увлечение.

— Кто из них — Габиш или Гюберт — предложил вам вызвать Саврасова в Москву якобы за получением денег?

— Гюберт.

— А как отнесся к этому Габиш?

— Рассмеялся и одобрил.

— Так, хорошо. А какую цель преследовали вы, давая указание Кольчугину добиться расположения Гюберта?

Я ответил, что Фома Филимоныч, став необходимым человеком для капитана в охотничьих делах, закрепится на опытной станции и сможет информировать Криворученко о всем происходящем.

— И только?

— Да. А что? Я поступил неправильно? — У меня возникло опасение, не допустил ли я ошибки.

— Нет, нет, вы поступили совершенно правильно, — успокоил меня полковник и спросил: — А Кольчугин, говорите, старик вполне надежный?

— Да, вполне. За него я могу поручиться.

Решетов внимательно смотрел на меня и в то же время о чем-то сосредоточенно думал.

— Ну хорошо. Пожалуй, все ясно, — сказал он. — Я думаю, что вы теперь можете дать Гюберту такую телеграмму… Пишите. — Он подал мне блокнот: — «Саврасов месяц назад арестован за присвоение крупных денежных сумм, а также за подделку документов, в связи с чем он осужден на десять лет». Как вы находите это?

— Пилюля неожиданная.

— Да, и не особенно приятная. Уведомить об этом Гюберта, когда вы находились там, мы не решались — это осложнило бы дело. А теперь можно… Вы не кладите ручку, пишите дальше: «Брызгалова найти не могу. Куда девать предназначенную ему радиостанцию — не знаю. Жду указаний». Вот так. Теперь все.

— Когда отправить эту радиограмму? — спросил я.

— Дней через пяток после того, как вы уведомите Гюберта о том, что прибыли благополучно.

Полковник взял из моих рук блокнот и прочел радиограмму вслух.

— Пожалуй, так будет правильно. Теперь скажите: вы хорошо запомнили фамилии вот этих шести человек? — Он взял со стола бумажку, где были записаны агенты, которых мне назвал Гюберт. — Не спутали ничего?

Я заверил, что спутать ничего не мог. Полковник помолчал некоторое время, поглядывая уголком глаз то на меня, то на свою руку, а затем спросил:

— Вы хотели бы повидаться с женой?

«Почему только с женой? — подумал я. — У меня есть и дочь». Я ответил:

— Если это, конечно, возможно.

— Невозможного ничего нет, — улыбнулся полковник, — частично вы сами это уже доказали… Так вот, — он положил пальцы на свои ручные часы, — завтра в шестнадцать надо быть на аэродроме и встретить жену. Машину я пришлю.

Кажется, я переменился в лице, кажется оно загорелось, и я это почувствовал по ушам, кончики которых будто прихватило морозом.

— Поняли? — спросил Решетов, видя мое смущение.

— Завтра… прилетит Мария…

— Да, да, да… Ее отпустили на трое суток. Она работает в госпитале. Вам к ней не следует ехать — это займет много времени, а вас ожидает подполковник Фирсанов. Пусть ваша жена побывает в Москве. Ей надо немного… — Что «немного», полковник не договорил, а сделал какой-то неопределенный жест рукой. — Идите отдыхайте.

Спускаясь по лестнице и еще не придя окончательно в себя, я старался разобраться в охвативших меня чувствах: Мария в госпитале… Вот как!