Конец осиного гнезда

Я посоветовал ему наладить отношения с Похитуном. Похитун болтун, и это надо использовать. Дружба с Похитуном должна обезопасить Кольчугина от любопытных взоров местного гестапо и полицаев, которым Похитун известен как работник опытной станции.

На беседу и ужин ушло сорок минут. Я начал прощаться. Расцеловал и обнял всех.

Фома Филимоныч вышел первый. Через несколько минут выбрался из землянки и я. За мной шли Криворученко и Таня.

Уже на ходу я сказал Семену:

— Будьте умниками оба — и ты и… радист. Надеюсь, ты меня понял? Берегите друг друга.

— Понял, Кондратий Филиппович, — обнимая еще раз меня, ответил он взволнованно. — Все будет хорошо. Даю вам слово.

Семен стоял без шапки, глядя мне вслед. Кто знает, какие мысли беспокоили в эту минуту его голову!

Теперь, когда я знал, что Куркова прибрали к рукам, я шел по вызову к Гюберту без всяких тревог и опасений. Там уже находился полковник Габиш. Широко расставив свои короткие ноги, он стоял перед зеркальным шкафом и сосредоточенно исследовал свой нос. На меня он даже не обратил внимания, хотя и не мог не слышать, что я вошел. «Какое удивительное самообладание!» подумал я и кашлянул. Габиш продолжал по-прежнему созерцать нос, то приближая лицо к самому зеркалу, то вновь отдаляясь на некоторое расстояние.

В комнату вошел Гюберт.

— Садитесь, Хомяков. Что вы стоите! — бросил он мне.

Тогда повернулся невозмутимый Габиш. Вынув из кармана в несколько раз сложенный и тщательно отглаженный платок, он, не развертывая его, обтер нос, лицо, руки. Затем поздоровался со мной и грузно сел на диван.

— Ви готов, господин Хомякоф? — начал Габиш.

— Готов.

— Вам ясно все?

— Абсолютно все.

Габиш помолчал и с брезгливой миной принялся усердно счищать мизинцем со своих брюк какое-то пятно. Покончив с пятном и погладив рукой сначала одну, потом другую коленку, он продолжал:

— Ви свой люди помнит? Может рассказывать о них мне?

Я назвал всех шестерых по имени, отчеству и фамилии, сказал, где и кем каждый из них работает, и перечислил их адреса.

— Это есть очшень корошо, — выслушав меня, сказал Габиш. — Что есть тут, — он постучал себя пальцем по лбу, — никто не может знать, а всякий записка и заметка бывает плохой конец.

Гюберт подошел к Габишу и подал ему листок бумаги. Габиш внимательно прочел его и, задержав на мне дольше обычного свои водяные, бесцветные глаза, проговорил:

— Нам стало известно, что ваш жена есть жив и здоров. Но ви долго уехал, и она немножко волнуется. Ви должны быть рад слышать это.

Я ответил, что меня, конечно, радует это сообщение, как и всякого, имеющего семью.

— Отблагодарите Куркова, — добавил Гюберт. — Это он проявил заботу.

Я заверил, что не только отблагодарю, но и постараюсь отплатить тем же.

— Курков будет вас встретить, — проговорил Габиш.

— Обязательно встретит, господин полковник, — подчеркнул Гюберт. — Я лишен возможности показать вам его сообщение из-за отсутствия Похитуна. Курков без всяких «но» и «если» уведомляет, что будет ожидать Хомякова на станции Горбачево.

— Тогда есть очшень корошо, — заключил Габиш и прикрыл глаза. — А как они узнают друг друга? — спросил он.

— Об этом мы договорились с господином Хомяковым, и я утренним сеансом сообщу Куркову, — заверил Гюберт.

Затем беседа перешла на тему моей будущей «работы». В задачу мне ставилось сколотить шпионско-диверсионную группу на транспорте. С Саврасовым я должен прекратить всякую связь после того, как передам ему рацию для Брызгалова.

— Как только передадите рацию, сейчас же сообщите, — предупредил Гюберт.

— Не надо сам везти раций, — добавил Габиш.

— А если Саврасов не найдет возможности выехать? — спросил я.

— Сделайте вот что, — предложил Гюберт. — Напишите ему, чтобы он приехал за деньгами. Уверяю вас, он появится на вторые сутки.

Габиш расхохотался:

— Это есть замечательно!

Вошел Шнабель, поставил на стол поднос с бутылкой «токая», вазу с мандаринами, обернутыми в тонкую бумагу.

— Но Виталий Лазаревич, — сказал Габиш, — надо встречать лично. Надо очшень корошо думать этот вопрос. И думать должен ви там, на месте.

Еще ни разу ни Гюберт, ни Габиш не называли при мне доктора по имени и отчеству, не представлялся и он мне, поэтому с недоумением в голосе я спросил:

— Простите, господин полковник, о каком Виталии Лазаревиче идет речь?

— To-есть как? Ви не знает доктор? — удивился Габиш.

— Ага, понимаю! Виталий Лазаревич — это доктор. Нет, об этом я не знал.

— Конечно, доктор, — улыбнулся Габиш.

Гюберт подошел к столу, наполнил бокалы и один из них поднес полковнику.

— Берите, — сказал мне Габиш, — будем пить за ваши удач.

Я взял бокал.

— Вином я вас не встречал, господин Хомяков, зато вином провожаю, — сказал Гюберт и опорожнил бокал.

Габиш не торопясь отхлебывал вино маленькими глотками.

Продолжали разговор. Было решено, что как только я получу радиограмму от Гюберта, сейчас же постараюсь найти безопасное место для приземления доктора. Чувствовалось, что за судьбу его они оба тревожились. Габиш предупредил, что доктор будет прыгать только на определенные сигналы, то есть наверняка. Место для прыжка должен буду приготовить я.