Конец осиного гнезда

— Что? Не говорил я тебе, Кондратий, что все хорошо обойдется? — напомнил мне Фома Филимоныч. — Ну, грейся, я сейчас. — И, надев шапку, он заторопился из землянки.

— Куда? — бросил я вслед.

— Сейчас.

Минут через пять старик вернулся и доложил, что все в порядке — входная щель во двор полностью замаскирована.

— Прошу к столу, — пригласила Таня.

Теперь я, усевшись за стол, разглядел, что жаркое изготовлено из двух тетеревов.

— Тебе перепало? — удивился я. — Капитан одарил?

— Как бы не так! — усмехнулся старик. — Это я сам утаил. Гюберт считает шестнадцать, а ведь убили восемнадцать. Пару самых больших я припрятал.

Все рассмеялись.

— Чем ты насолил Похитуну? — чтобы не забыть, спросил я Фому Филимоныча. — Он называет тебя несимпатичным человеком, грубияном.

— Ну и квашня же этот Похитун! — весело рассмеялся старик. — Его капитан до мыла загонял на охоте. То битую дичь надо подбирать, то коня сторожить, то костер разводить. Туда, сюда, и все Похитун. Вроде заправский холуй. Да он и сотворен для этого. На другое неспособен. А я его все подковыривал…

— Не зли его, Филимоныч, — прервал я рассказ старика.

— Это почему же?

— Возможно, он еще нам пригодится.

— Ах, вот оно что! Понятно… Ну ладно, попробую. Будь он неладен!

— А это что? Откуда? — поинтересовался я, показывая на бутылку.

Фома Филимоныч и Семен переглянулись.

— Самодельный коньячок… пять звездочек, — пояснил Семен. — Лесник Трофим Степанович презентовал. Хотели распить по случаю похорон гестаповца Наклейкина, а потом раздумали. Давайте по махонькой…

— Разве это махонькая, папа? — улыбнувшись, сказала Таня.

— Махонькая, — коротко отрезал старик, наполняя чашку, и добавил: — Для такого дня махонькая. Провожаем ведь Кондратия Филипповича!

— Расстаемся, и когда увидимся, неизвестно, — грустно заметил Криворученко.

Я понюхал «коньячок».

— Ничего, ничего, — успокоил Кольчугин, — стопка ужина не испортит.

Чокнулись. Фома Филимоныч приложил чашку к губам, зажмурился и так покривился, будто глотал хину.

— Вам папа говорил, Кондратий Филиппович, что нам устроил Сеня? — спросила Таня.

— Что-то не помню, Танюша, — ответил я откровенно.

— Экая память у тебя дырявая! — упрекнул меня Фома Филимоныч. — А помнишь…

— Ладно, Филимоныч, — прервал его Семен, с аппетитом уплетавший жареного тетерева, — это малоинтересное дело.

Фома Филимоныч смолк. Но Таня все же не утерпела и рассказала мне, что Семен обеспечил их дровами, привез зайчатины и, главное, соли. За соль она смогла достать сахару, керосину, немного муки и даже сапоги.

Криворученко пояснил, что лесник Трофим Степанович, с которым он поддерживает постоянную связь, хранит в специальном тайнике, в лесу, более двух тонн соли. Соль принадлежит партизанскому отряду и расходуется по разрешению его командования. Узнав о том, что соль нужна Кольчугину, командир отряда разрешил леснику отпустить сколько понадобится. Семен получил соль и привез Тане.

Он пообещал подбросить при первом удобном случае еще с полмешка соли, чтобы у Кольчугиных имелся запас.

Я был рад, что положение Фомы Филимоныча улучшилось.

За едой поговорили и о деле. Я продиктовал Семену текст радиограммы для передачи на Большую землю, потом подробно объяснил задачу. Криворученко должен постоянно и беспрерывно держать в поле зрения осиное гнездо и его обитателей. Если Гюберт куда-нибудь перебазируется — следовать за ним, сохраняя по-прежнему необходимую дистанцию. О всех изменениях в обстановке он обязан регулярно информировать по радио.

— И при помощи Филимоныча ты должен найти себе одного-двух помощников.

— Я уже кое-что предпринял, — сказал Семен и пояснил, что еще на прошлой неделе с лесником отослал письмо командиру партизанского отряда и просил его выделить надежного, знающего здешние места товарища. А вчера лесник принес ответ. Командир обещал прислать партизана Логачева.

— Хороший парень Колька Логачев, — пояснил старик.

— И Трофим Степанович хвалит, — добавил Семен.

— Все мы его знаем, Кондратий Филиппович, — вмешалась в разговор Таня. — Логачев был до войны первым физкультурником в городе, а работал инспектором технического контроля на заводе. Жена его, медицинская сестра, эвакуировалась с фронтовым госпиталем, а он остался партизанить. Комсомолец…

— Да что там говорить, лучшего не сыщешь. Чисто орел-парень. Что тебе рост, что тебе силенка… А про голову и говорить не хочу — мозговитый! — заключил Фома Филимоныч. — А второго помощника Семену я сам подберу, не торопясь, из городских. Есть у меня на примете.

Фоме Филимонычу я сказал:

— Добейся, чтобы ты стал нужным и незаменимым в охоте человеком для Гюберта. Понял?

— Понял. Чего же не понять, — ответил он.

— Начало у нас хорошее, хорошо и кончить надо. Вози его на охоту. Отыскивай ему тетеревов, глухарей. Кончатся они — ищи уток, гусей. Сам охотник, знаешь. Надо, чтобы он тебя не уволил, когда кончится топка печей, а оставил при себе.

Фома Филимоныч слушал и поглаживал кудлатую бороду.