Конец осиного гнезда

Он потеребил кудлатую бороденку, пристально посмотрел мне в глаза и сказал:

— Все будет хорошо, Кондратий. Я чувствую.

Но сам он, видно, был не уверен в том, что говорил.

Утро вчерашнего дня у Фомы Филимоныча началось с хлопот. Он готовился везти Гюберта на охоту. Предстояло держать серьезный экзамен. Я переживал за старика и волновался, пожалуй, больше, чем он сам.

По распоряжению Гюберта, Шнабель показал Фоме Филимонычу пять охотничьих ружей, находившихся на складе, и предоставил возможность выбора. Фома Филимоныч выбрал курковый, длинноствольный, хорошо обстрелянный «франкот» шестнадцатого калибра. Не удовлетворившись внешним осмотром ружья, он произвел его пристрелку в лесу с различных дистанций и по разным мишеням. Ружье его удовлетворило.

Охотничий задор молодил Фому Филимоныча. Обычно он расхаживал по двору неторопливой, важной походкой, а последние дни бегал вприпрыжку от склада к кухне, от кухни в дежурную комнату, оттуда во двор, в лес.

— Как дела идут, Филимоныч? — спросил я, когда он налетел на меня у дверей столовой и едва не сбил с ног.

— Живем весело! — бросил он на ходу.

— Дичь будет? — крикнул я вдогонку.

— Цыплят по осени считают, господин хороший! — И старик скрылся в дежурной комнате.

«Опять «господин хороший»! — подумал я с досадой. — Никак не отвыкнет».

В полдень к дому капитана подкатили небольшие сани с плетеной кошелкой.

Фома Филимоныч осмотрел сани и лошадь хозяйским глазом. Лошаденка, ярко-рыжей масти, с белой проточиной на лбу, с узким костлявым задом и с большой седловиной на спине, мне не понравилась, но старик, похлопав ее по крупу, безапелляционно заявил:

— Стоящая коняга! Не подведет, выдержит.

Слышавший эту оценку Похитун шепнул мне на ухо:

— Дурень старик, из ума выжил.

Из дому вышел капитан Гюберт. Фома Филимоныч заявил ему, что солдата с собой брать не следует. Во-первых, лишний груз, во-вторых, делать ему нечего, а в-третьих, лошадь для него не новость, он не таких лошадей видал, и за кучера сам управится.

Гюберт, видимо, не согласен был с такими доводами.

Он не снизошел до того, чтобы переубеждать Кольчугина, а просто приказал солдату с автоматом усаживаться в сани.

Фома Филимоныч допустил ошибку: не следовало поднимать этот вопрос.

В сани положили спальные мешки, охотничьи сумки, ружья, четыре больших термоса с горячим кофе, продукты. Вслед за солдатом уселся Гюберт. Похитун, обрядившийся в огромный овчинный тулуп, позаимствованный в караульном помещении, грузно повалился в сани, прямо на мешок с продуктами. В мешке что-то звякнуло.

— Пьяный, что ли? — зло бросил Гюберт.

— Он и трезвый недотепа, прости господи, — заметил Фома Филимоныч.

Усевшись на передок и взяв в руки вожжи, старик круто повернул сани и тронул коня.

— Ни пуха ни пера! — крикнул я вслед отъезжавшим охотникам.

Никто не отозвался.

Сегодня в полдень охотники вернулись. Встречали их все обитатели опытной станции. Выпрыгнув из саней, Гюберт отряхнул с себя солому. По выражению его лица я сразу определил, что охота была удачна.

— Ну и каналья старик! — сказал он.

— Что, подвел? — спросил я, предвидя заранее другой ответ.

— Нисколько! Я получил колоссальное удовольствие. Не напрасно покойный Эденберг кормил его хлебом.

— Удача в охоте определяется ее результатами, — заметил я.

— А каких вы еще хотите результатов? Шестнадцать тетеревов, три глухаря, пять рябчиков и три зайца. Это вам не результаты?

— Замечательно!

— Но не это главное, — продолжал Гюберт. — Я впервые узнал, что можно охотиться, не слезая с саней. Это просто как в сказках барона Мюнхаузена! Оказывается, тетерева подпускают к себе на пятнадцать-двадцать метров. Мы покидали сани только для того, чтобы подбирать битую дичь. Впрочем, это входило в обязанности Похитуна. Ему, правда, досталось на этот раз. Измок, как собака, лазая по снегу… Замечательная охота!

— Я давно знаком с такими приемами и не раз пользовался ими. Это завезено из Сибири.

— Вот как! А я впервые так охотился.

Меня удивляла словоохотливость капитана. Вспомнились слова доктора, что ради охоты Гюберт на все способен. Бывают же странности у людей. Мне захотелось еще немного побеседовать на эту тему, но, увы, Гюберт принял сразу свой обычный, холодно-надменный, вид и сухо-официально объявил:

— На завтра назначен полет… Выбросим вас недалеко от станции Горбачево.

Говорил он все это на ходу, а я следовал за ним. На крыльце он немного задержался, чтобы сказать еще несколько слов о моей выброске. Увидев серого котенка, скребущегося в дверь его квартиры, Гюберт размахнулся и сильно пнул его ногой. Котенок жалобно мяукнул, перелетел через перила и утонул в сугробе.

…Мне хотелось узнать подробности охотничьей вылазки. Для этого следовало повидать Фому Филимоныча. Но его и след простыл. Оказывается, комендант отпустил его домой до завтрашнего утра. Тогда я отправился к Похитуну. Ведь он тоже мог удовлетворить мое любопытство.

Похитун занимался переодеваньем. Когда я вошел к нему, он неуклюже прыгал на одной ноге, запутавшись в штанине.

— С успехом можно поздравить? — спросил я.