Конец осиного гнезда

Фома Филимоныч сказал, что сам он никогда меньше дюжины не носил, что такую охоту он просто баловством считает.

Я высказал предположение, что виновны тут не охотники, а местность, что лес беден дичью, к тому же с началом войны и последнюю распугали.

Старик не согласился. Он убеждал меня, что дичи в лесу и сейчас полно.

Достав древесный уголек из золы, он опустился на колени и на листе железа около печки начертил большой неровный круг. Круг обозначал лес. Потом нарисовал озеро, реку, протоку и показал, где должна таиться дичь.

В это время открылась дверь, и в комнату вошел капитан Гюберт. На нем был байковый спортивный костюм, легкие меховые сапоги.

— Чем занимаетесь? — спросил он меня.

— А вот спорим насчет охоты. Старик уверяет, что здесь дичи много, только никто не знает, как ее найти.

— А ты-то сам знаешь? — грубо обратился Гюберт к Фоме Филимонычу. — Ну? Чего молчишь?

— А почему я не должен знать! Конечно, знаю. — И старик через силу улыбнулся. — Чай, двадцать годков брожу по лесу!

Я облегченно вздохнул. Дедок проглотил обиду и сдержал себя.

Гюберт бесцеремонно уселся на мою постель и закурил.

— Почему же сам на охоту не ходишь? — поинтересовался он.

— С ружьишком дело дрянь, — вздохнул Фома Филимоныч.

— Плохое?

— Совсем нет никакого.

— Выходит, что дрянь не с ружьишком, а без ружьишка? — уточнил Гюберт.

— Так в самом деле и выходит, — согласился Фома Филимоныч.

— Ты только места знаешь или сам охотник? — продолжал интересоваться Гюберт.

— Я потомственный охотник, — ответил старик. — Дед и батька были медвежатники, да и птицы не гнушались. Ходили еще с самопалами старинными. Ну, и мне свою сноровку передали.

— Почему же ты мне до сих пор не показал хороших мест?

— А что вам показывать! У вас и без меня есть проводник, зачем в ногах путаться, — не без иронии ответил старик.

— Это кто же проводник? — спросил Гюберт.

— А Похитун.

Меня радовало, что Фома Филимоныч так смело и независимо себя держит, не теряется, не лезет в карман за словом.

— Кабы такой проводник в старое время моему хозяину попался, — продолжал Фома Филимоныч, — он бы за него и щенка-последыша не дал. Ей-богу!

— А кто был твой хозяин? — сощурив глаза, спросил Гюберт.

— Хозяин мой был человек правильный и охотник отменный, царство ему небесное! Карл Карлович Эденберг.

— О-о!.. — протянул Гюберт. — Ты у Эденберга служил?

— Не служил, а работал, — поправил старик. — Десять годков сряду работал. Сам и в могилу положил старика в шестнадцатом году. Такого человека днем с огнем не сыщешь: добрый, требовательный, душевный. Для всякого человека у него слово припасено. А какой охотник! Таких ныне не встретишь, куда там! Без меня бывало в лес ни шагу. Звал меня Хомкой. Ружье его у меня в избе всегда висело. Больше никому не доверял. — Фома Филимоныч разговорился, сел на свое излюбленное место у печки и достал кисет. — А то — Похитун! Ха! Это же чистый лабазник. С его образиной не егерем быть, а сидеть под мостом и кошельки отбирать.

— Так-так… — задумчиво проговорил Гюберт, как будто не слыша слов Фомы Филимоныча. — Значит, ты знал Эденберга?

— Как же не знать!

— Да-да… — снова протянул Гюберт. — Его самого я видел всего один раз, плохо представляю, а вот с сыном пришлось вместе учиться.

— Сына тоже Карлом звали, — сказал старик.

— Карлом. Совершенно верно: Карлом Карловичем, как и отца.

Признаюсь, я немного струхнул. Для меня было совершенно очевидно, что старик врет, и я опасался, как бы он не запутался. Действительно, в здешних местах до революции обитал помещик, обрусевший немец Эденберг. Об этом мне старик как-то рассказывал.

Но работал у Эденберга не Фома Филимоныч, а его старший брат.

И не таким уж, со слов Фомы Филимоныча, милым человеком казался Эденберг, каким он нарисовал его сейчас.

А Фома Филимоныч продолжал поднимать из воспоминаний сохранившиеся детали:

— Сын-то больше по Германии все ездил, к нам редко заглядывал, а потом и совсем куда-то пропал.

— Он погиб. В крушение попал, — пояснил Гюберт.

— Видишь, что делается, хорошим людям не везет, — покачал головой Фома Филимоныч.

— В хороших руках ты был, — одобрительно сказал Гюберт. — Придется взять тебя на охоту. Ружье дам отличное. Посмотрю, какой ты егерь и за что тебя держал Эденберг.

— Наперед хвалиться не буду, дело само покажет, — проговорил старик.

— И Похитуна захватим, — добавил Гюберт. — Вместо собаки. Будет подранков собирать… Дичи здесь много?

— На нас хватит, — заверил Фома Филимоныч. — Не только тетеревов, но и глухарей бить будем. Они, правда, одно время откочевали отсюда, подались на Смоленщину — там леса погуще, а ноне, как я примечаю, опять тут объявились. Недавно своими глазами двоих видал. Только с бухты-барахты не люблю я, господин капитан: пошел — да не солоно хлебавши вернулся. Так не пойдет.

— Конечно, так не пойдет, — согласился Гюберт.

— Зачем же зря людей тревожить. Все обнюхаю, проверю, и пойдем наверняка. У меня вот все недосуг был — то трубы почистить надо, то дровишек подзапасти, то вот снегу поднамело. А теперь все наладилось, можно и отлучиться.