Конец осиного гнезда

— Э-эх! — Похитун резко махнул рукой и снова выругался. — Что делают, а? Что только делают! Вы подумайте! Ведь это позор на весь мир: тысячи пленных, целые дивизии летят в тар-тарары… Что же будет дальше, я вас спрашиваю? А? — Он уставился на меня налитыми кровью глазами и так стоял несколько секунд; затем, обхватив голову руками, сел на кровать.

«Кажется, вас начинает припекать по-настоящему», хотелось сказать мне, но я сказал другое:

— Не пойму, что вас вывело из себя. Расскажите толком.

И вдруг я вспомнил, что нас могут подслушивать. Замечательно! Пусть узнает Гюберт, как настроены его подчиненные.

— Толком? — переспросил Похитун, достал грязный платок и высморкался. — Толком? Извольте: если верить радио, то из немцев под Сталинградом сделали блин. Просто блин. Город, который был уже сравнен с землей, вдруг ожил. И теперь не мы окружили большевиков, а они нас. Позор, катастрофа! И какая катастрофа… Что же будет дальше, я вас спрашиваю! Если не мог устоять Паулюс, то кто же устоит?

— Это еще ничего не значит, и отчаиваться рано, — сказал я.

— Вы думаете? — с искоркой надежды спросил Похитун.

— Конечно!

— Я бы тоже хотел так думать, но… — Похитун икнул подряд несколько раз, — но что-то не получается… Ха! Я вчера слушал по радио, как там одна певичка пела насчет того, что «не пить им из Волги воды». Слушал я и смеялся, а выходит, что смеялся рано! — Он заскрежетал зубами. — Смеется тот, кто смеется последним… Что вы на это скажете?

За дверью послышались шаги. В комнату вошел дежурный офицер Венцель и объявил, что меня вызывает к себе капитан Гюберт.

Я вышел в сопровождении Венцеля, оставив Похитуна в комнате.

У дверей кабинета Гюберта пришлось остановиться. Там шла беседа на высоких тонах.

— Подождите, пока позовут, — сказал Венцель и вышел.

Вскоре Гюберт открыл дверь и пригласил меня в кабинет.

— Как ваши успех? Как поездка к доктор? — спросил сидевший за столом Габиш и протянул мне пухлую трясущуюся руку.

Я выдержал паузу, чтобы сосредоточиться, и рассказал коротко об учебе, о встрече с доктором.

— Доктор вам говорил, с каким заданий ви будет возвращаться?

— Говорил.

— Ви будет самостоятельно работайт и имейт дел только с ним. Ясно?

Я утвердительно кивнул головой.

— Для Брызгалоф ви повезет раций, но лично с ним не встречайт. Передайт ее Саврасоф, а он даст раций Брызгалоф. Пусть Саврасоф хлопочет об устройстве Брызгалоф на работа. У вас будет другой большой дел, и ви будет работайт так, как работайт немец и как не умеет русский.

Габиш пояснил, что мне для связи дадут несколько железнодорожников. Но ограничиваться этими людьми не следует. Я должен буду вербовать агентуру, способную выполнять задания германской разведки. Эти люди должны путем непрерывной диверсии разрушать ближайшие к фронту железнодорожные узлы, мосты, депо, создавать «пробки» на станциях, портить и уничтожать подвижной состав.

Можно было понять, что Саврасов займется диверсией в оборонной промышленности, а я — на транспорте. Радиосвязь Саврасов будет осуществлять через Брызгалова, а я — через радиста, находящегося под Москвой.

— Сейчас связь с ним прервалась, но в ближайшее время восстановится, — пояснил Гюберт.

Я понял, что речь идет о Куркове. О нем я только что передал телеграмму через Криворученко, в которой сообщал все, что мне было известно. Курков Василий сидел где-то между Тулой и Москвой.

— А что у вас произошло с Константин? — спросил вдруг Габиш.

— Ничего особенного. Просто он мне показался подозрительным, и я счел нужным доложить об этом господину Гюберту.

— Ви ему о себе что-нибудь рассказывал?

— Нет. Он мне потому и показался подозрительным, что проявил интерес к моей личности.

— А фамилий ваша он знает?

— Я ему ее не называл.

— Тогда все есть ерунда. — Габиш посмотрел на Гюберта, задумался на секунду и продолжал: — Я еще раз буду иметь с вами беседа. — Потом он вынул из кармана платок, вытер им конец своего массивного носа и спросил: — Ви в курсе событий, происходящий на фронт?

— Примерно да.

— Мы у него поставили приемник, — вставил Гюберт.

— Ага! О, это очшень корошо. Не надо быть страх, что там есть сейчас.

— Я не боюсь…

— Очшень правильно. Мы отошли от Сталинград, но это не важно. Мы будем в Москва. Это тактик фюрер.

Габиш вдруг замолк, прислушался. Лицо его искривилось, как от физической боли. Снаружи явственно доносился рокот самолетов.

— Давайте смотреть воздух, — предложил Габиш и вышел из-за стола.

Стояла тихая морозная ночь. В бездонном небесном океане ярко мерцали звезды, и из глубины его, то замирая, то усиливаясь, плыли рокочущие звуки. На запад партиями шли наши самолеты. Это было ясно по звуку моторов, по времени, по направлению. Однако Габиш счел нужным сказать:

— Наши идут с бомбежка.

Гюберт, сощурив глаза, взглянул на своего шефа, но ничего не сказал. Через какие-нибудь пять-десять минут темноту ночи распороли огромные вспышки яркого света, а секунду спустя послышались грохочущие взрывы.

Гюберт спустился с крыльца и вышел на середину двора. Там толпились Венцель, Шнабель, Похитун, повара, солдаты.

— Аэродром бомбят, — заявил Похитун.