Конец осиного гнезда

Слышали ли вы такие странные клички, как «тихоход», «огородник», «этажерка», «примус», «утенок», «король воздуха»? В них заключены любовь и юмор, теплота и дружеская фронтовая шутка. Так называли в годы войны замечательный маленький самолетик «У-2», завоевавший славу гордого соколенка и приумноживший заслуги перед Родиной нашей прекрасной и грозной для врага авиации.

Это он в темноте ночи тихо появлялся над тщательно замаскированным вражеским объектом, подвешивал огненные «люстры», «семафоры», которые служили ориентирами для его старших братьев — бомбовозов. Это он незаметно подкрадывался к переднему краю противника, добросовестно обрабатывал его, сам оставаясь неуязвимым. Это он подвозил к фронту, на передовую, драгоценную человеческую кровь, возвращавшую жизнь защитникам Родины, доставлял в тыл тяжело раненных, которым требовалась немедленная и сложная операция. Это он перебрасывал по всему фронту, от края до края, офицеров связи, везших то, чего нельзя было доверить ни шифру, ни радио, — сокровенные замыслы и предначертания командования. Это он первым опустился на Малую землю, к народным мстителям — доблестным партизанам, — и связал их с Большой землей.

«Рус фанер» с презрением и издевкой именовали его в первые дни войны не в меру спесивые и зарвавшиеся враги, а потом, когда познакомились с ним поближе, когда он отбил у них сон и стал превращать ночь в день, они стали называть его не иначе как «стоячая смерть».

Я питал любовь к этой маленькой и удобной, нетребовательной и выносливой, безотказной и маневренной машине. Но признаюсь честно, когда на высоте восьмисот метров повис в ней над линией фронта, то особого удовольствия не испытывал.

Попав под многослойный зенитный огонь, «утенок» вздрагивал всем телом, как осиновый лист; на плоскостях появились пробоины от осколков. По нас били из орудий, пулеметов и ручного оружия, ослепляли прожекторами.

«Утенок», преисполненный презрения к тому, что происходило внизу, под ним, спокойно переползал через линию фронта. Когда выстрелы остались позади, летчик снизил высоту, сбавил газ и вывалил сначала мешок, а потом и меня в ночную темень, на пять сигнальных костров, расположенных в виде конверта.

Я немного замешкался, зацепился лямками за что-то в кабине и прыгнул позднее, чем следует. Костры, когда я опускался, были сзади меня и, как мне казалось, разгорались все ярче и ярче. В той же стороне, за кострами, что-то сильно горело, и в зловещих отсветах багрового пламени угадывались очертания строений. «Горит деревня», подумал я. В противоположной стороне темноту разрывали огромные огненные сполохи — вероятно, била артиллерия.

В непосредственной близости от земли я неожиданно увидел, что опускаюсь на воду. На озеро или на болото, сказать трудно, но его зеркальная поверхность отчетливо вырисовывалась на черном фоне леса. В моем распоряжении оставались секунды. Раздумывать и гадать некогда. «Если спущусь в воду, не освободившись от парашюта, меня накроет, запутаюсь в стропах, и конец», подумал я и, когда до воды осталось несколько метров, отстегнул лямки и камнем полетел вниз.

Я погрузился в воду, как мне показалось, довольно глубоко, но дна не достал и с трудом выбрался на поверхность. Движения мои связывали автомат, вещевой мешок и керзовые сапоги. Пришлось распрощаться и с автоматом и с сапогами. После этого я медленно поплыл к берегу. Немного погодя ноги мои стали касаться илистого, топкого дна, я погрузился по самые колени в липкую, густую жижу и двинулся дальше. От большого напряжения тошнило, стучало в висках. Сердце билось часто и гулко.

С исколотыми и израненными в кровь ногами, разутый и безоружный, окончательно выбившись из сил, я на четвереньках выбрался на твердую, кочковатую почву и растянулся, как пласт. Немного отдышавшись, поднялся, осмотрелся, прислушался. Кругом стояла тягостная тишина. Только болото, из которого я выбрался, тяжело вздыхало и булькало, как огромное больное чудовище, — это вода заполняла оставленные моими ногами углубления в илистом дне.

Тело сдавила цепенящая стужа. Ноги и руки окоченели. Начинало знобить.

Вдруг справа от себя я увидел человеческую фигуру. Мгновенная радость охватила меня, и все зазвенело внутри. Однако через секунду радость сменилась разочарованием: вглядевшись, я различил большой пень, показавшийся мне человеком.

Я попытался сориентироваться, определить свое местонахождение. При спуске костры были сзади меня, но когда я упал в болото и начал барахтаться в нем, то запутался и теперь не знал, в каком направлении мне двигаться. Внести ясность могло лишь утро, до которого было еще далеко.