Конец осиного гнезда

— Заблудился окончательно, — проговорил я вслух. — Что делать? Куда итти?

Мне захотелось крикнуть, я даже был уверен, что крикнул, но звука своего голоса, как ни странно, не услышал.

Кинулся назад и минут через десять, запыхавшись, выбежал на поляну и облегченно вздохнул: вот она наконец, поляна! Всмотрелся, протер глаза: это не та поляна. Та большая, круглая, а эта маленькая, удлиненная, и на противоположной стороне ее стоит что-то похожее на избушку. Я бросился к этой избушке, а ноги не повиновались, подкашивались. Через несколько шагов упал в траву.

«Нет! Нет! Тут нельзя! Только не здесь!» упрямо твердил я сквозь проблески сознания, пытаясь ползком добраться до избушки.

С горестью подумал: вот так умрешь, и никто не узнает, что ты умер. Мысли становились туманнее, острые места сглаживались, я уже не мог ни на чем сосредоточиться, не мог напрячь мозг и заставить его работать.

С трудом разглядел возле самой лачуги маленький островок ржи-падалицы. «Может, кто есть?» подумал я. Пригорюнилась избушка, вросла в землю, стены покрылись мохом, лишайником. Двери настежь. Пусто, темно, мрачно…

Лег на неровный, крытый горбылем пол. Кости уже ломило так, что нельзя было шевельнуть ни рукой, ни ногой. Голова в огне. «Что это? Сон, бред, конец? Если конец, то я еще очень мало сделал. Хочется жить». Я смотрел в черный, прокуренный потолок, слезы бежали по щекам, но я не смахивал их. Все стало безразлично. Кричала какая-то болотная птица, надрывно квакали целым хороводом лягушки. «Значит, близко вода», мелькнуло в голове. Сознание оборвалось.

Глава третья

Я очнулся вечером и долго не мог понять, где нахожусь. Лежал у обрыва, на ворохе душистой хвои, усыпанной сверху сухой травой. Подо мной и на мне — немецкие шинели. Сквозь деревья просвечивает большое болото, тянущееся вдаль, заросшее камышом и осокой. Прохладный, едва ощутимый ветерок приятно освежал лицо. В лесном далеко перекликались птицы, готовясь на покой.

Под головой у меня что-то лежало, так как голова была выше тела. Я хорошо видел все впереди. Но только впереди.

«Где я? Куда попал? Неужели к врагам?»

Сделав усилие, чуть приподнялся на локте, повернул голову и едва сдержал крик радости: почти у самой головы, свернувшись клубочком, сладко спала Таня, поджав под себя коленки.

Я снова лег на спину. Значит, среди своих! Стало особенно легко и хорошо. Я все видел, все чувствовал, все ощущал и продолжал лежать тихо, спокойно, бездумно.

«Пусть спит», решил я и напряг слух, чтобы уловить дыхание девушки.

…Вторично очнувшись, я увидел возле себя высокого, стройного парня с крепкой, развитой грудью. Он стоял ко мне вполоборота, у самого обрыва и смотрел в бинокль на небо. Там, в облаках, гудел, точно комар, вражеский самолет.

«Кто же это? — хотел я угадать. — Логачев или Березкин?»

От парня веяло широтой, простором, во всем его теле чувствовались сила, уверенность.

«Наверное, Логачев», решил я, вспомнив слова Тани, что Логачев хороший физкультурник.

Он был одет в летнюю армейскую форму. Обмундирование было свежее, новое: наверное, из того, что им недавно выбросили с парашютом.

— Товарищ Логачев? — впервые заговорил я, и голос у меня был неуверенный, дребезжащий.

Он быстро повернулся, и я увидел открытое, приветливое лицо.

— Да, я Логачев, товарищ майор, — приблизившись ко мне, сказал он. — Наконец-то вы очнулись и пришли в себя!

В его больших карих глазах плясали огоньки искренней радости.

Мне захотелось привстать, пожать руку новому знакомому, но, разгадав мое желание, Логачев предупредительно поднял руку и запротестовал:

— Товарищ майор, только очень прошу вас, лежите спокойно.

— Почему?

— Потому что вы еще не оправились по-настоящему.

— А вы разве доктор?

— Нет, я не доктор, — улыбнулся Логачев, — но за последнее время много видел разных больных и кое-чему научился.

— А где остальные?

— Криворученко и Берёзкина нет; они в разведке. Таня и Сергей здесь. Я сейчас позову. Только лежите и не двигайтесь. — И он, как мне почудилось, сбросился с обрыва в болото.

«Что такое? — подумал я и пощупал голову. — Опять начинается…» Напряженно посмотрел вперед, стараясь отдать себе ясный отчет, правильно ли воспринимаю окружающее. Сомнения исчезли. Я отчетливо видел болото, камыш на нем, за болотом — черную полосу леса, мог даже назвать, какие деревья преобладают здесь, видел белых мотыльков, порхающих целыми стайками.

«Так в чем же дело? Куда прыгнул Логачев? Там же обрыв!»

Послышались голоса, и в том месте, где исчез Логачев, показались Таня и, наверное, Сергей Ветров — радист. За ними появился Логачев.

Первой подбежала Таня.

— Кондратий Филиппович! Ожили! Вот-то радость! — Она схватила мои руки и начала трясти.

— Тише ты… тише… — наставительно сказал радист, которого можно было принять за подростка. Голос у него был густоватый, басовитый, или он просто старался так говорить. — Я радист Ветров. Здравствуйте, товарищ майор! — Он слегка пожал мне руку и отошел в сторонку.

«Какой же ты малец! — чуть не рассмеялся я, глядя на Ветрова. — И подумать только, какая на тебе лежит ответственность!»