Конец осиного гнезда

Березкин мне тоже понравился. Он был похож на цыгана, невысок ростом, худощав, немного сутул. Прихрамывал на одну ногу. Чувствовалось, что он очень энергичен и не может сидеть без дела. Пока шла беседа, он перочинным ножом выстругал и тщательно отделал две дощечки, сложил их вместе, обтянул брезентом и, достав из пилотки иголку с ниткой, обшил — получились прекрасные ножны для охотничьего ножа. Уже впоследствии я узнал, что все участники группы курят из мундштуков, сделанных Березкиным, что он ликвидирует все дефекты в оружии, может править бритвы, плести корзины для рыбы, ремонтировать карманные фонарики. Взяв в руки какой-либо предмет, он начинал соображать, что можно из него сделать. Все, что попадалось ему на глаза, превращалось в строительный материал.

Березкин комсомолец. Ему двадцать два года. Отца и матери не знает, воспитан детдомом. Родственников не имеет. Биография короткая и ясная.

В этот день я дважды, уже без всякой помощи, поднимался и делал небольшие прогулки и с каждым разом увереннее держался на ногах.

На следующий день, как только появился Криворученко, я потребовал показать мне лагерь.

Было росистое, прохладное утро. Семен взял меня под руку. Мы пошли.

Оказывается, место для стоянки группы, или КП, подобрал Фома Филимоныч, прекрасно знавший все окрестные леса. Среди болот, раскинувшихся на огромной площади, стоял небольшой, покрытый густолесьем островок. Северная сторона его была пологой, а южная кончалась отвесным десятиметровым обрывом. Крутой берег был переплетен корнями деревьев, вьющийся кустарник свисал к самому болоту.

У болота было свое название, но ребята окрестили его «непроходимым».

На крутом берегу друзья вырыли вместительную пещеру и оборудовали ее под жилище. Перед входом устроили что-то вроде балкона. К пещере сверху шла земляная лесенка.

Теперь мне стало ясно, каким образом тогда исчез с поля зрения Логачев.

— Как находите, Кондратий Филиппович? — спросил Семен, когда мы осмотрели землянку.

— Здорово! Очень здорово!

— А теперь познакомьтесь с окрестностями, — предложил Семен.

Мы поднялись наверх, и Семен повел меня по краю обрыва. Островок со всех сторон окружали болота; за ними снова шел лес и на много километров тянулись топи.

Красавец мухомор, гордо возвышавшийся рядом с сосной, преградил нам дорогу. Я захотел сбить его ногой, но не удержался и едва не упал.

Семен рассмеялся.

Трясогузки, попискивая, прыгали у самого болота. С мшистого, топкого берега со свистом поднялись бекасы.

— Вот бы ружьишко охотничье! — проговорил я.

— Нет, мы ведем себя тихо, — заметил Семен. — Как видите, подходы к нам закрывают болота, и не всякий рискнет сюда пробраться. Первые дни мы сами ходили по-двое, а потом освоились. Теперь даже ночью ходим свободно.

— А вблизи никто не появляется? — спросил я.

— В пяти километрах есть рыбное озеро. Там Березкин однажды видел двух крестьян с сетями. А сейчас, после дождей, никто не показывался.

На подробное обследование островка ушел час с лишним. Из-за меня часто приходилось останавливаться, отдыхать. Но время прошло незаметно. Семен посвящал меня во все подробности жизни и работы группы.

Ребята не только наблюдали за осиным гнездом, но и вели большую разведывательную работу. Выходили в отдаленные населенные пункты, беседовали с жителями, производили вылазки на шоссе, записывали опознавательные знаки проходящих воинских частей.

— А далеко партизаны?

— Да нет, не особенно. Теперь ближе, чем раньше. Самое многое, километров тридцать.

Приближаясь к КП, мы издали услышали царившее там оживление, а когда вышли из лесу, увидели Фому Филимоныча и всех участников группы.

Старик, увидев меня, бросился навстречу и долго тискал, приговаривая:

— Заждался, дорогуша! Думал, не свидимся… Какой же ты чахлый!

И он потянул меня на полянку.

Для Фомы Филимоныча я привез две новости: одну — о награде медалью, другую — о том, что оба его сына живы и работают на одном из свердловских заводов. И старик и Таня были очень рады.

Криворученко и Ветрова тоже поздравил с наградами; передал Семену, что посетил его мать и привез от нее привет.

Все сидели на солнечной полянке. Единственно, что беспокоило, — это мошкара. Она носилась целыми тучами, наполняя воздух густым звоном. Фома Филимоныч предложил сейчас же развести костер, чтобы отогнать мошкару дымом. Он сам натаскал сучьев и свежей хвои.

— Огонек враз займется, — заверял Фома Филимоныч, — и гнусу конец.

Минут через десять костер уже пылал, разнося волны смолистого дыма. Мошкара действительно исчезла. Но Фома Филимоныч не унимался. Он вырыл в стороне ямку, обложил ее ветками.

— Неси, Танюшка, — сказал старик.

Таня куда-то сбегала и принесла большого ощипанного и выпотрошенного глухаря.

— Сережка, — продолжал командовать Фома Филимоныч, — давай листья. Побыстрее да побольше!

Он тщательно обернул глухаря в большие листья, положил его в лунку и присыпал ровным слоем земли. Затем набросал сверху на это место хворосту и запалил его.

С помощью Ветрова Таня поставила на другой костер таганок и большой котел.

Я заинтересовался, как в лес попала Таня, и мне рассказали.