Конец осиного гнезда

Через минуту он скрылся в зарослях леса.

Озеро лежало в низине, в лесной глуши, и мало чем отличалось от болота. Когда я и Таня подошли к нему вплотную, кто-то бултыхнулся в воду.

— Танюшка! (Это был Филимоныч.) Ложись вниз лицом, я вылезать буду.

В траве, возле самой воды, бились большие красноперые окуни.

— Раньше была одна плотва, молявка да пескари, а теперь гляди-ка! —довольный уловом, говорил Филимоныч.

Он прыгал на одной ноге, натягивая брюки, и я почему-то вспомнил баню и наш разговор «по душам».

Под березами стояла одноконная бричка, нагруженная свежей травой — Филимоныч уже успел накосить. Сытая гнедая кобыла, привязанная к телеге, жевала траву, то и дело беспокойно поглядывая одним глазом на маленького жеребенка, резвившегося возле нее.

Филимоныч подошел к повозке, достал из-под травы большой чугунок и подал его Тане:

— Чисть рыбешку, дочка, да заделывай уху.

Старик развел огонь, помог Тане пристроить чугунок над ямкой и вернулся к нам.

— Вот сюда-то я и привезу своего хозяина на охоту, — сказал он. — Хорошее местечко! Уток здесь тьма-тьмущая. Он меня загодя командировал поделать шалашики, плот сколотить. Но сдается мне, что незачем зря время тратить. Уж больно короток день — короче медвежьего хвоста. Боюсь, что не довезу до озера… Пойдем эти места посмотрим, — предложил Филимоныч.

Почти рядом с озером проходила лесная дорога. По этой дороге, в низину, и повел меня старик. Пахло сыростью, гнилью. У переправы через узкую, с зеленой водой протоку остановились. Здесь когда-то был мост, а теперь торчали только сгнившие сваи. Для переезда местные жители соорудили деревянную кладь.

— Тут мы все и совершим, — сказал Филимоныч. — Как местечко?

— Отличное! — одобрил я. — Лучше не найти.

— То-то… — буркнул довольный старик.

Осмотрев облюбованное им место, мы вернулись к озеру и увидели Березкина.

— Все в порядке, товарищ майор, — доложил он. — Радиограмма передана.

— Ты молодец, быстро обернулся, — сказал я и невольно посмотрел на его ногу.

Березкин догадался и усмехнулся:

— Ничего, она мне не мешает.

Я попросил Фому Филимоныча рассказать, как обстоят дела в осином гнезде.

— Дела худые. Боюсь, что сгрызут меня эти шакалы раньше времени, — проговорил он.

— Так уж и сгрызут! — рассмеялся Березкин. — Смотри, как бы зубы на тебе не поломали. Орешек-то крепкий.

— А в чем дело? — спросил я.

Оказывается, вчера утром майор Штейн опять вызывал Филимоныча, опять спрашивал имена сыновей, год рождения. Все записал в блокнот, а вечером сел в машину и уехал. Похитун сказал, что Штейн вернется только через три-четыре дня.

— Опасаюсь, как бы загвоздка не вышла. Что-то задумал, пес паршивый!

Опасения Филимоныча были основательны. Штейн подозревал его в чем-то и принимал меры к разоблачению. Над стариком нависла угроза. Единственная надежда была на то, что Штейн задержится в городе на несколько дней.

— Охота не сорвется? — спросил я.

— Ни в какую.

— Во сколько вы должны быть на охоте?

— К заходу солнца, не позже. Гюберт понимает вкус и любит вечернюю зорьку. Раз едем с ночевкой, то упускать вечернюю охоту нет смысла… Поохотимся хорошо.

— Будем надеяться, что все пройдет благополучно, — сказал я, решив кончить разговор на эту тему. — Таня, как у тебя с ухой?

— Еще минут двадцать, Кондратий Филиппович, — сказала она и вдруг воскликнула: — Уха бежит! Спасайте!

И все бросились к костру.

Чугун сняли и поставили в сторонку.

— Видать, весь жирок убежал, — с сожалением сказал Филимоныч и почесал затылок.

— Хватит для тебя, — успокоила его дочь.

— Да здравствует уха и ее автор Таня! — провозгласил Березкин.

Соблазнительный запах ухи щекотал ноздри. Все оживленно рассаживались вокруг чугуна.

— А уха какая — двойная или тройная? — деловито спросил Филимоныч.

— Двойная, — ответила Таня. — Мелкой рыбешки мало было.

— А я вот не понимаю: что значит двойная или тройная? — недоумевающе спросил Березкин.

— Эх ты, горе-рыбак! — Филимоныч покачал головой и пояснил, что означают эти названия.

Сначала в воду бросается мелкая рыбешка, сколько поместится в котел. Когда вода вскипит, мелочь вынимают и выбрасывают, а в кипяток опускают крупную рыбу. От этого бульон получается густой, наваристый, вкусный. Такая уха называется двойной. Если рыбы много, то ее закладывают и отваривают трижды — получается тройная уха.

Мы с аппетитом хлебали уху. Чугун быстро опустел.

Часы показывали начало седьмого. Надо было возвращаться на КП. Фоме Филимонычу также подошло время уезжать.

— Ну, как думаешь, Кондратий, — спросил старик, впрягая лошадь в повозку, — не сорвется?

— Не должно.

— План-то хороший задумали.

— И хороший и под силу.

— Рискованный немножко.

— Без риска нельзя, Филимоныч, — сказал Березкин.

— Это правду ты говоришь, — согласился старик.

Начали прощаться. Филимоныч обнял Таню, расцеловал, потом подошел ко мне и шепнул:

— Побереги дочку, Кондратий, пригляди за ней.

Я заверил старика, что все будет хорошо, пусть он не беспокоится. Филимоныч сел в телегу и тронул лошадь.

— Дочка, а белка-то жива? — крикнул он уже с дороги.

— Жива, папа! — ответила Таня.