Конец партии: Воспламенение (СИ)

Меня словно кто-то подцепил на крючок и с силой дернул, выдергивая из мутной воды, в которой я плавала все последнее время. Ощущение это было мне знакомо, но я не сразу смогла в него поверить.

- Вы думаете, - я говорила тихо, боялась спугнуть надежду, - все еще может обойтись?

- Про “обойтись” я бы не стал говорить, - таинственно произнес Дантон. - Но есть у меня пара идеек, как обернуть все, что происходит, в нашу сторону.

- Каких идеек? - не преминула полюбопытствовать я, на что тут же получила звонкий щелчок по кончику носа.

- Все тебе расскажи. Ну уж нет, пусть это будет секретом.

- Я думала, мы… - я замялась, подбирая нужное слово, - ну… в одной лодке плывем.

Дантон хохотнул.

- В одной лодке? Нет, детка, это даже для меня слишком, хотя меня, - он подмигнул, - называют самым безнравственнм человеком в республике. Нет, даже не думай об этом.

Меня захлестнула пронзительная, какая-то детская обида. Почему меня никто не воспринимает всерьез? Из-за возраста? Но Марату это не мешало, хотя он был старше и Дантона, и Камиля!

- Знаете, что… - начала я, но мой собеседник резко перебил меня.

- Даже не думай, говорю. О сборищах пока забудь. И вообще, тебе же лучше, чтобы тебя со мной не видели.

- Меня не волнует, - гордо сказала я. Дантон посмотрел на меня, как смотрят на ребенка, извалявшегося в грязи и довольно сообщающего об этом родителям. Брови его сурово сдвинулись на переносице, а тон из насмешливого стал твердым:

- Я не люблю повторять. Забудь об этом. Это не твое дело.

- Другие люди так не считали, - надулась я. Дантон недолго соображал, о ком я говорю.

- Марат? Ты уж прости меня, но что взять с сумасшедшего? Для него это было нормально - втянуть тебя в это по самые уши, но для меня, извини, нет. Я пока в своем уме.

Я отшатнулась, будто он ударил меня чем-то обжигающе горячим. У меня в голове не укладывалось, что происходит. Почему все, кого я знаю, так изменились? Почему они говорят такое, что я раньше представить в их устах не могла? Сначала эта болезнь поразила Антуана, потом Камиля, теперь и Дантон пал ее жертвой. Кто дальше? Огюстен? В Робеспьере-старшем-то я никогда не сомневалась…

- Ну и пожалуйста, - выплюнула я и, не прощаясь, почти побежала прочь из сада. Но чем дальше я удалялась от Дантона по хлюпающей слякотью аллее, тем явнее вызревала у меня мысль все-таки прийти к нему сегодня вечером. Пусть после этого прогоняет сколько угодно, зато увидит, что я не трушу.

Последнее слово заставило меня остановиться. По иронии судьбы, я сделала это напротив витрины того самого ателье, где когда-то работал Шарль, и смогла, закусив губу, внимательно рассмотреть свое отражение в стекле. Мне никто не мешал - ателье выглядело опустевшим и заброшенным, хотя внутри еще различалось какое-то шевеление. Я разглядывала себя долго, впав в какое-то подобие транса, пока меня не выдернул из него случайный прохожий, неловко толкнувший меня плечом.

- Ничего, гражданин, - сонно пробормотала я в ответ на сбивчивое извинение и побрела к дому, давя искушение обернуться.

Я сама себя не могла убедить, что не трушу.

 

Ужины в доме Дюпле последнее время стали какими-то тихими: непринужденный разговор могли поддерживать только я с Бонбоном и Нора, но последняя не спустилась, сославшись на головную боль, а мне по понятным причинам кусок в горло не лез. Обратил на это внимание даже Робеспьер, с которым мы последнее время вообще не заговаривали:

- Вы хорошо себя чувствуете? Вы почти не едите.

- Спасибо, отлично, - пробормотала я, не поднимая на него глаз: боялась, что он сможет прочесть мои намерения по выражению моего взгляда. Я чувствовала еще несколько секунд, что он продолжает смотреть на меня, а потом меня будто отпустили сжавшиеся было холодные щипцы, и я подумала, что опасность миновала. Рано радовалась, как выяснилось.

- Вы не хотите выпить чаю? - вдруг спросил Робеспьер, когда с едой было покончено. - Поговорить… я имею в виду, у меня в кабинете.

Я от удивления даже рот открыла. Мне не удалось припомнить, когда мы последнее время беседовали наедине. Предчувствие подсказывало мне, что лучше отказаться, благо Робеспьер вряд ли этому удивится, но любопытство, то самое чувство, которое никогда не доводило меня до добра, пересилило.

- Хочу, конечно… - пробормотала я, поднимаясь. Не знаю, почудилось ли мне, но Робеспьер после этого коротко и удовлетворенно чему-то кивнул. Если и был у него какой-то план, то работал он даже лучше, чем ожидалось.

Сколько бы времени ни проходило, а в кабинете Робеспьера я ощущала себя одинаково неуютно: всякий раз, переступая его порог, я чувствовала себя так же, как год назад, потрясенная и напуганная, не в состоянии до конца понять, где оказалась. Хозяин кабинета тоже по-прежнему казался мне холодным и устрашающим, но тут дело было в другом - я просто лишний раз убедилась, что первое впечатление часто оказывается самым правдивым.

- Мы давно не разговаривали, - заметил он, расставляя чашки. - Может, вы хотите что-нибудь мне рассказать?