Конец партии: Воспламенение (СИ)

Было только восемь вечера, а я места себе не находила. Не в моих силах было даже присесть на минутку и посидеть спокойно - подстегнутая взметнувшейся в очередной раз тревогой, я подскакивала с постели и принималась нервно ходить по комнате. Внутри у меня все содрогалось от каждого резкого звука, доносившегося снизу, и я не могла определить, чего боюсь больше: что меня уже раскрыли или что меня раскроют позже.

- Натали, - Нора тихонько постучалась в дверь, - ты выйдешь ужинать?

Есть мне хотелось меньше всего на свете, но я сказала себе, что надо вести себя, как обычно, чтобы не вызвать у Робеспьера даже толики подозрения. Поэтому мне пришлось пересилить себя и заставить спуститься вниз. Ступеньки подо мной ходили ходуном, и я вцеплялась в перила с такой силой, что засадила себе занозу. Но боли я не чувствовала благодаря холоду, который от скрутившегося в животе узла постепенно разползся по всему телу. Я бы и не заметила эту занозу, если бы не Бонбон.

- У тебя кровь, - сказал он, отвлекаясь от еды. Я не сразу поняла, что он обращается ко мне, и невозмутимо продолжила запихивать в себя суп.

- Натали, - удивленно окликнул он меня, - ты слышишь меня?

Звук собственного имени - единственное, что могло хоть как-то меня пробудить. Не представляя, что Огюстен от меня хочет, я отложила ложку и взглянула на него.

- Что?

- Твоя рука, - сказал он, осторожно беря меня за запястье; прикосновения я тоже не ощутила, только легкое покалывание чего-то теплого. - Ты поранилась…

- А, извини, - я резко отняла руку, будто он, подобно гадалке, мог прочитать что-то по моей ладони, и одним движением выдернула из нее занозу. Струйка крови, стекавшая вдоль линии жизни, тут же стала вдвое толще.

- Извините, - я по-прежнему ничего не ощущала, но подумала, что надо отойти и обработать рану - вряд ли всем приятно смотреть на чужую кровь, ну кроме одного из присутствующих, конечно же, - я на секунду…

Щедро поливая царапину уксусом и морщась от отголосков жжения, которые долетали до меня сквозь пелену оцепенения, я думала о тех троих, кого сегодня мне предстоит спасти. Почему именно они должны выжить, в то время как остальные отправятся на гильотину? Почему я выбрала именно Фабра, когда Люсиль принесла известие, что вытащить можно не двоих, а троих? Что мешало мне назвать имя Филиппо или Лакруа? Чем они провинились сильнее остальных, что должны были отправиться на смерть? Вопросы сдавили мой череп, как тисками, и я помотала головой, чтобы ослабить их, но это не помогло, стало только хуже.

- Натали.

Я рывком обернулась, роняя бутылку с уксусом. Робеспьер успел подхватить ее в последний момент, у самого пола.

- Натали, нам надо поговорить.

- Нам не о чем разговаривать, - я не могла заставить себя смотреть ему в глаза и поспешила шмыгнуть к двери, но он не торопился уступать мне дорогу.

- Это необходимо. Я знаю, вы злы на меня за то, что я сделал, но вы должны понять - это было…

- …для моего же блага, знаю, - процедила я, становясь к нему вплотную; теперь, на столь маленьком расстоянии, занервничал он. - А теперь вы, для вашего блага, пропустите меня.

Он чуть посторонился, но мне этого было недостаточно, чтобы пройти. Я зло подумала, что сейчас схвачу его и с силой ударю головой о стену - он даже сопротивляться не сможет, силы в нем не больше, чем в воробье. Остановило меня только то, что в таком случае меня тут же схватят, и вряд ли откуда-нибудь появится еще одна набитая деньгами сумка, чтобы послужить моему спасению.

- Натали, - тихо, но убедительно заговорил Робеспьер; я встретилась с ним взглядом на миг и уже не смогла отвести глаза, будто он меня приковал какими-то невидимыми цепями, - вам нечего бояться. Я смогу защитить вас, если вы расскажете, что вам…

- Идите к черту, - прошипела я, отталкивая его; он отшатнулся и схватился за стену, чтобы не упасть. - Может, еще вам ботинки вылизать? Ну уж нет, спасибо за щедрость.

И поскорее убежала к себе, пока он не успел сказать еще что-нибудь, что взбесит меня окончательно. Не получилось у меня вести себя, как обычно: в другой момент я бы от страха затряслась, только столкнувшись с Робеспьером наедине лицом к лицу, но теперь мне все было равно, я даже чувствовала нечто вроде облегчения при мысли, что больше никогда его не увижу.

Остаток вечера я провела у себя, отказавшись от чая под предлогом плохого самочувствия, и считала минуты, потому что была не в состоянии заниматься чем-нибудь, кроме этого. Пробило одиннадцать, и я решила притвориться, что ложусь спать - огонек свечи, заметный в щели под дверью, мог вызвать ненужные вопросы, и я без сомнений потушила его, упав на постель, как была, в одежде. Потом подумала еще немного и завернулась в одеяло - если бы кто-нибудь заглянул ко мне, у него не осталось бы сомнений, что я сплю.