Конфуций

В таком случае, просветленный ум способен распознавать истинность всякого душевного порыва, всякого настроения, даже если они выражаются в мнениях чуждых и даже противоположных собственной точке зрения.

В сущности, только таким и может быть высший фазис морального сознания: способность превзойти все субъективные мнения, сознавая в то же время, что каждое из них имеет свою правду.

Тут уже исчезает разрыв между сущим и должным, и каждое мгновение жизни становится актом свободы и любви — свободы для себя, любви для всех…»

И то, что приосходит в современном Китае, лишний раз говорит о жизнености этой философии. Поскольку ремесленников в нем, судя по развитию экономики хватает, а вот с духовностью возникли проблемы.

Потому власти и создают сейчас по всей стране институты Конфуция и слышать не хотят ни о каких западных псевдоценностях, достойных существ уровня американки Псаки.

Как это ни печально, но и на этот раз надежды Конфуция на претворение в жизнь своих идей не сбылись.

Услышав о желании правителя привлечь на службу Конфуция, чуские царедворцы не на шутку встревожились, и первый советник Чжао-вана употребил всю свою хитрость, чтобы задушить в зародыше союз государя с надменным северянином.

— Подумайте, светлейший владыка, — обратился он к Чжао-вану, — есть ли в вашей свите такие же ученые, мудрые и добродетельные люди, как этот Учитель Кун?

— Пожалуй, нет, — ответил Чжао-ван.

— А теперь подумайте: отцы-основатели Чжоу поначалу владели крошечным уделом, а потом завладели всей Поднебесной. Теперь же вы хотите пожаловать Учителю Куну удел куда больший. Что же из этого выйдет? Прошу еще раз хорошо все обдумать.

Чжао-ван обдумал… и забыл о Конфуции.

Так и остался Учитель Кун странствующим ученым, с репутацией чудака, над которым впору было только смеяться.

И смеялись… Больше всего — над обещаниями Конфуция одним махом переделать мир.

Однако Конфуция их насмешки не трогали. И не потому, что он уже привык к такому отношению.

Да, его повсюду принимали восторженно, но за глаза издевались над ним и его неполноценным, как все считали, учением.

Неполноценным же оно виделось всем этим людям только потому, что оно было, на их взгляд, совершенно нежизненным.

И были трижды правы! Да и какая могла быть добродетель в обществе, которое жило по законам джунглей.

А вот о том, что учение Конфуция и не было расчитано на сиюминутность и указывало Путь, они даже не задумывались.

Не могли они понять и того, что именно здесь, на диких берегах Длинной реки, Конфуций открыл последнюю правду своей жизни.

Правду приятиямира в освобождении от него.

Нет, он не уподобится отшельникам, которые, хоть и мудры своей отстраненностью от мирских дел, одновременно стеснены ею.

Он вернется в мир и будет до конца жить среди людей. Не потому, что живет миром, а потому, что мир жив теми, кто способен свободно его принять.

Без преувеличения можно сказать, что это последнее открытие Конфуция определило весь облик китайской цивилизации, высшая мудрость которой есть именно самое полное и подлинное переживание человеком своейсоциальности.

Великий Путь китайских мудрецов — реальность всецело деятельностная. Идущий им учится понимать, что такое человек, живущий среди людей.

Но Конфуций не был бы Учителем десяти тысяч поколений, если бы его последняя, высшая правда выразилась в каких-то эксцентричных, оторванных от обыденных представлений формах.

Учитель Кун просто изжил в себе потребность в странствиях и вместил в себя мир, когда достиг последних пределов Срединной страны.

Он выдержал то «самое трудное испытание», которое сам себе уготовил. Теперь он мог только вернуться, что означает: принять неизбежное…

Словно откликаясь сокровенным думам Учителя Куна, к нему пришли вести из далекого дома.

Если вы хоть раз на что-либо закроете глаза, то в скором времени вы заметите, что вынуждены закрывать глаза на все

Забота, то есть внимание к другим, — это основа хорошей жизни, основа хорошего общества

Когда все ненавидят или любят кого-либо, необходимо подвергать это проверке

В 494 году умер Дин-гун и на престол взошел его сын Ай-гун.

Спустя два года не стало и Цзи Хуаньцзы. Перед смертью самый могущественный человек царства признался своему сыну и преемнику Цзи Канцзы, что чувствует себя виноватым перед Конфуцием, и просил вернуть ученого на родину.

Однако кто-то уговорил Цзи Канцзы ограничиться приглашением кого-нибудь из Конфуциевых учеников.

Выбор пал на Жань Цю — самого сведущего в окружении Учителя и к тому же самого исполнительного и покладистого.

И вот в маленькую чускую крепость, где остановился Конфуций со своими учениками, прибыли гонцы из Лу и вручили Жань Цю предложение стать советником при Цзи Канцзы.