Конфуций

Соответственно меняется и познание и представление о мире, и тогда ставший другим Учитель многое видит в ином свете.

Весьма показательна в этом смысле беседа Конфуция с учениками.

«Учитель сказал: — Сы, ты считаешь, что я ради многознания изучаю все?

И услышал в ответ:

— Конечно. А разве не так?

Учитель ответил:

— Нет. Я одноединым пронизываю все».

Правда, в разных переводах последняя фраза этой беседы тракутется по-разному.

Выше мы привели перевод А. Е. Лукьянова.

В переводе В. П. Васильева эта фраза звучит: «Нет! Я одним проник (до всего)».

В переводе Попова: «Я одним все связываю».

В. А. Кривцов предлагает: «Да, а разве не так?» [Учитель] сказал: «Нет. Я познаю все с помощью одной».

И. И. Семененко переводит: «Нет! У меня все пронзено одним».

Как видно, несмотря на расхождения, речь идет об одном и том же. Остается только выяснить чем «одним» и что пронзает Конфуций.

«Очевидно, — считает З. Г. Лапина, — что в данном случае речь идёт об „одном“ в контексте, где знание соотносится со слухом.

Здесь вполне уместно сопоставление с упомянутым выше: „услышав одно, знать все десять“.

Картина ещё более прояснится, если — учтём, что Конфуций „пронзает одним свой путь“, что и значит познать целое, обрести единство внешнего (в данном случае слуха) и внутреннего (мышления), обрести целостно-живое знание, как неотъемлемую способность мудреца.

Показательно, что в самооценке Конфуция доведением до идеального состояния одного из качеств личности, благодати достигается целостность всей личности.

„Внешние“ признаки — речь, облик, зрение, слух — реализуются, если гармонично выявляется внутренняя сущность Конфуция, выражаемая в мышлении».

Мы не можем сказать, что удовлетворены таким объяснением, но другие еще более туманны.

Как еще можно трактовать это самое «одним»?

Да как угодно! Одним взглядом, одним знаком, одним намеком, одним звуком!

Ну а «пронзает» он, судя по всему ту или иную жизненную ситуацию.

Учитель «десяти тысяч поколений», а именно так уже очень скоро будут называть Конфуция, не выдвигал догматов, не формулировал принципов, не выводил никаких «общих истин».

Он внимал древним образцам благочестия и речью своей лишь отмечал их свойства.

Ничего не выдумывая и не изобретая, он следовал безусловному, изначально заданному.

Его интересовало не предметное содержание наследуемых им образцов, а запечатленное в них качество переживания, настрой души, по которому он и сам настраивал себя.

Этот восторженный поклонник музыки и пения, любитель игры на цитре и каменных пластинах недаром прослыл колоколом, который призван огласить своим возвышенно-чистым звучанием всю Поднебесную.

А раз Учитель живет музыкой, то и жизнь его подчиняется не отвлеченным правилам, а неисповедимому закону житейских случайностей, неисчерпаемому разнообразию вариаций одной неизреченной темы.

И как знать, не настраивал ли Конфуций свой слух в старинных мелодиями и песнях, в которых и впоспевалась эта самая «незыблемая середина», избранная им в качестве пути?

Он не проповедовал, не читал лекций, а «задавал тон» самим качеством своего образа жизни точно также как камертон задает нужную ноту.

Более того, сам способ его преподавания являл собой самое настоящее сотворчество человеческих душ в бесконечно запутанном хаосе мировой жизни, которые рано или поздно начинали звучать в унисон.

И если перевести высказывание Конфуция о «настройке слуха» на обычный язык, то оно можно дагадаться, что таким образом Конфуций говорил о себе, как о преемнике великой древности и ее проводнике в современном мире.

Почему так сложно?

Да только потому, что он говорил не о сборе урожая, а о Великом Пути. И еще потому, что не он владел правдой, а правда владела им.

Все так, и «имеющий уши да услышит…»

И, наверное, далеко не случайно то, что свой слух он настраивал в самые трудные годы его жизни, когда ему и его ученикам грозила смерть от мятежников и они умирали с голоду в чужих землях Юга.

Часть VI «Сейчас мне семьдесят, и я в состоянии свободно идти по жизни, не разрушая ее основ»

Глава I «Судьба вашей страны будет зависеть от ваших собственных действий»

Конфуций вернулся в Лу в 484 году, проведя в странствиях четырнадцать лет.

И сладостно, и мучительно возвращаться в родной город, прожив так долго на чужбине.

Только вот где старинные друзья и соседи? Как изменились знакомые лица? А многих уже нет на свете!

Умер сын Конфуция, Ли, о жизни которого ничего не известно. Говорили, что он не проявил никаких исключительных способностей, но более поздние данные противоречат этому.

Спустя всего лишь несколько столетий в Китае уже было 40 тысяч человек, называвших себя потомками Конфуция, что, похоже, служит признаком исключительной активности единственного сына учителя.

К смерти сына Учитель отнесся весьма равнодушно. И если верить некоторым его биографам, причной этого самого равнодушия было нежелание сына учиться. А к таким людям Конфуций всегда испытывал презрение.