Конго глазами художника

Меня очень интересовало, как выглядит язык колдуна после испытания раскаленным ножом. Нзиколи уверял, что колдун никогда не обжигается. Сколько раз Нзиколи видел, как он исполнял этот самый трюк, — и хоть бы что.

— Раньше он проделывал совсем невероятные вещи. Отпилит себе ногу, потом опять срастит. Теперь стар стал, сил уже не хватает.

Сил не хватает? Я подумал о том, что старик продемонстрировал в этот день, — для этого требовались недюжинные силы!

Около полуночи мы отправились в путь. Праздник Нзобби только-только развертывался, когда мы покидали Обилли. В последнюю минуту к нам присоединилась Апангве. Тропа шла вверх по длинному косогору через высокую слоновую траву. Нас хлестали по лицу влажные от росы холодные метелки.

На гребне впереди прилепилась деревня пигмеев Позади нас рокотали танцевальные барабаны бакуту, но в их ритм вкралось нечто новое, поначалу почти незаметно, потом все более явственно. Вдруг я понял, в чем дело. Мы вошли в сферу танца бабонго, жителей Утуну. Частота барабанной дроби здесь была совсем другая, чем у бакуту, яростные очереди выбивались с сумасшедшей быстротой.

Едва мы вышли из высокой травы, которая играла роль защитного барьера, как мне заложило уши. В тусклом свете луны между серых, напоминающих грибы маленьких лачуг, в размытом кольце черных банановых растений мелькали тела и руки. Мы медленно протиснулись к центру. Я чувствовал себя несуразно огромным и совсем посторонним.

На столбе висела танцевальная маска со множеством причудливо торчащих перьев. Вокруг маски, лицом к пей, плечом к плечу стояли мужчины. Наклонившись вперед, они ритмично трясли сухие стручки и калебасы с камешками. Их спины блестели от пота. Танец не был сосредоточен в одном, месте, танцевали по всей деревне.

Малюсенькие женщины с качающимися на спине кукольными младенцами, туманная пелена пыли — все придавало сцене оттенок нереальности. Апангве и Нзиколи держались особняком в ритмично колышащейся плотной массе, странно недвижимые, как бы выключенные из игры.

Вдруг Апангве сделала мне знак. Я подошел к ней, и она подвела меня к одной из лачуг. Из двери лилась волна теплого света. Апангве, опять-таки знаком, дала мне понять, чтобы я не входил, а смотрел, стоя снаружи. Внутри танцевала инкита, на фоне желтого пламени порхал черный силуэт. Я подошел ближе. Инкита танцевала, будто заколдованная, в огненном аду. Она была закутана в большие куски травяной материи и с головы до ног натерта кирпично-красным порошком. На руках и ногах массивные латунные браслеты, на шее множество бус: бисер, красные и синие стекляшки, белые ракушки. На щеках и на лбу нарисованы белые пятна с синими точками.

У самой двери, словно переплетенные, сгрудились маленькие съежившиеся фигурки, они творили властный, повелительный ритм. Их руки яростно обрабатывали струнные инструменты с лязгающими жестянками, неистово трясли стручки и погремушки. Один музыкант полулежал на большой черной калебасе и прерывисто дул в нее: бу-у-у… бу-у-у… бу-у-у…

Инкита. Лицо расписано белыми полосами с красными и синими точками

Кругом стояли живой, пульсирующей стеной мужчины и женщины, и от колыхания этой стены вея лачуга трещала по швам. Никита одна танцевала перед огнем — медленно, как бы выжидая чего-то. Поблизости стояла ее помощница.

Вдруг ноги инкиты затрепетали птичьими крылышками в серо-красной пыли. Она танцевала вприсядку. Нижняя часть тела бешено работала, а руки тянулись к огню, как к магниту. «Иа-иа-иа!» Громкими криками она взвинчивала скорость. Потом опять сбавила темп, включила, так сказать, свободный ход, перед тем как взять новый разгон. Вспышки следовали одна за другой все чаще и чаще — и все ближе к очагу. И вот уже танец идет без промежутков, инкита — олицетворенное красное безумие, язык пламени.

Музыка гулко отдавалась в тенях под потолком. Огонь всосал в себя ноги женщины, угли и головешки полетели в разные стороны, в лачуге рассыпался сноп искр. Внезапно инкита вся поникла, ноги ее остановились, она медленно покачалась с закрытыми глазами и упала навзничь. Подбежала помощница, схватила ее и вытащила из огня. Никита лежала, как окаменелая, руки согнуты в локтях, пальцы сжаты в кулак. Помощница выпрямила палец за пальцем, разогнула ей ноги, руки. Потом набрала в рот пальмового вина и обрызгала лицо.

Судороги прошли, только изредка по телу инкиты пробегала дрожь. Ей втиснули между зубами деревянную палочку, потом отнесли к стене и положили на пол: она была без сознания. А музыка не переставала звучать, и пока следующая инкита, вступив в танец, доводила себя до экстаза, первая постепенно пробуждалась.