Кони и люди

– Все это произошло больше двух лет назад, когда я еще училась в школе, – сказала она.

И в эту ночь, когда свирепствовала буря, Мэй при свете молнии различила фигуру человека, быстро бегущего по полю в том именно месте, где сейчас она и Мод сидели. Даже из окна своей комнаты она могла видеть, что его лицо было бледно и он безумно устал от долгого бега.

Всего лишь в десяти шагах от него она завидела фигуру гигантского негра с дубиной в руках. Мэй моментально сообразила, что гигант-негр с дубиной намеревался убить этого белого. Через минуту произойдет убийство! Бегущему не удастся спастись. С каждым шагом черный нагонял его. Снова сверкнула молния, и Мэй увидела, что белый споткнулся и упал. Она всплеснула руками и вскрикнула. И, как ни стыдно об этом вспоминать, она упала в обморок.

Какая это была жуткая ночь!

Даже теперь ее дрожь пробирает при одном воспоминании.

Отец услышал крик и прибежал к ней наверх. Она пришла в себя и в нескольких словах передала ему все, что видела.

И вот она вместе с отцом выскочила на улицу, хотя они были в ночных сорочках. Отец порылся в сарае и нашел топор. Это было единственное оружие, которое он мог достать.

Они выбежали в объятия мрака. Молния больше не сверкала, а дождь еще более зачастил. С неба лило потоками, а ветер ревел с такой силой, что, казалось, деревья стонали, словно звали друг друга на помощь.

Но, несмотря на это, ни она, ни ее отец не были испуганы. Они были, вероятно, слишком возбуждены, чтобы чувствовать страх. Мэй не помнила, что она переживала в это время. Не было слов, чтобы описать ее чувства.

Она неслась вперед, а отец следом за нею; они сбежали вниз по холму позади их дома, перебрались через речку; она несколько раз падала, но снова поднималась и продолжала бежать. Они добежали до изгороди на конце болота и кое-как перебрались через нее.

Но как странно изменился луг, по которому она столько раз бегала днем. (Еще будучи ребенком, Мэй постоянно играла на этом болотистом лугу и превосходно знала каждую лужу, каждый бугор, чуть ли не каждую былинку.) Странно, как изменился луг ночью. Как будто она и ее отец бежали по бесконечной степи. Они, казалось, уже бежали в течение нескольких часов, а лугу все не было конца.

После, когда она, Мэй, вспоминала об этом приключении, она начала понимать, как люди начинают сочинять сказки. Этот луг, по которому она бежала, был словно из резины, и он растягивался по желанию.

Не видать было ни деревьев, ни строений. Сперва она и отец держались близко друг к другу и все бежали и бежали в пустоту, в стену мрака.

Затем она его потеряла из виду, как будто мгла его поглотила.

Какой рев голосов вокруг! Где то вдалеке от нее деревья перекликались. Даже былинки, казалось, и те беседовали между собою возбужденным шепотом, понимаешь!

Как это было страшно! Изредка Мэй слышала голос отца. Он сыпал проклятиями.

– Будь он проклят! – не переставал он повторять.

Затем она услышала другой, страшный голос – наверное, голос негра, замышлявшего убийство. Она не могла расслышать его слов. Он что-то выкрикивал на странном, непонятном жаргоне.

Она остановилась; у нее не было больше сил бежать, и она опустилась на землю на краю ямы, наполненной водой.

Волосы рассыпались по ее лицу.

Нет, она не боялась.

То, что тут происходило, было слишком велико, чтобы этого бояться. Совершенно так же, – пояснила Мэй, – как былинка не может бояться восходящего солнца. И Мэй себя так и чувствовала, былинкой, такой крохотной, понимаешь ли, – песчинкой в бесконечной мгле – ничем.

Как она промокла! Ее сорочка прилипла к телу. Голоса вокруг нее не замолкали, а буря бушевала по-прежнему. Она сидела, опустив ноги в яму, и ей казалось, что какие-то предметы так и носятся мимо нее, – темные фигуры бегали, крича, бормоча, изрыгая проклятья.

Она нисколько не сомневалась, когда позднее все обдумала, что ее отец и огромный негр раз двадцать пробежали мимо нее, – так близко, что она могла бы прикоснуться к ним, протянув руку вперед.

Сколько времени просидела она там во мраке?

Этого не знала ни она, ни ее отец. Последний никак не мог потом определить, сколько времени он гонялся за кем-то, пытаясь достать его топором. Однажды он натолкнулся на дерево. Он отскочил и вонзил топор в дерево.

– Когда-нибудь днем я покажу тебе зияющую рану, которую отец нанес дереву.

Он так глубоко вонзил топор, что лишь с большим трудом вытащил его оттуда и, несмотря на свое возбуждение, он расхохотался, поняв, какого глупца разыграл из себя.

А она, Мэй, продолжала сидеть, опустив ноги в маленький пруд, положив голову на руки, пытаясь думать, стараясь понять хотя бы одно слово в невообразимом хаосе звуков. О чем она думала? Этого она не знает.

И вдруг к ней прикоснулась рука, белая, сильная рука. Она выползла откуда-то из пространства, как будто из земли, из-под ее ног. Сколько бы лет она ни прожила, если бы ей суждено было прожить тысячу лет, она никогда не сумеет объяснить себе, почему она не вскрикнула при виде этой руки, почему она не упала в обморок, почему она в ужасе не убежала.