Кони и люди

Она сообщала Уиллу, что собирается весною замуж; и она хотела, чтобы Фред поселился с ними – этого желает также ее будущий муж. Фред будет тогда ходить в школу, и, может быть, удастся ему дать высшее образование. Недурно бы кому-нибудь из их семьи получить приличное образование. Теперь, когда Уилл положил начало своей жизни, ей незачем ждать, чтобы начать свою.

* * *

Уилл сидел в своей крохотной комнате, на самом верху деревянного дома, принадлежавшего жене старого корнетиста – его спутника в поезде.

Уилл продолжал держать письмо в руках.

Комната была расположена в третьем этаже, под самой крышей, и рядом с нею находилась комната старичка. Уилл потому снял эту комнату, что она была дешевле всех других; уплатив хозяйке за пансион, он мог посылать домой три доллара в неделю, и у него оставалось еще на стирку белья и доллар на личные расходы. Этого хватало на табак и на то, чтобы иногда сходить в кинематограф.

– Уф!

С губ Уилла сорвался нечленораздельный, гортанный звук, когда он кончил читать письмо сестры. Он сидел на стуле, все еще в грязном рабочем костюме; в том месте, где его пальцы держали бумагу, остались масляные пятна. Его рука слегка дрожала.

Он встал, налил в белую миску воды из кувшина и начал мыться.

Не успел он еще переодеться, как к нему пришел посетитель.

В коридоре послышались шлепающие шаги, и старый корнетист робко просунул голову в дверь. В его глазах Уилл снова увидел то же выражение побитой собаки, молящей о пощаде.

Старик строил планы бунта против жены, и ему нужна была поддержка Уилла.

В течение последней недели он приходил каждый вечер в комнату Уилла. Старик требовал двух вещей. Во-первых, он хотел иногда вечером поиграть на корнет-а-пистоне, а во-вторых, ему нужны были деньги на мелкие расходы.

На Уилла он смотрел как на свою полную в некотором роде собственность: этот мальчик не принадлежал его жене. Иногда старик говорил до тех пор, пока глаза усталого юного рабочего не смыкались и он не засыпал.

Уилл сидел на краю постели, а старик на единственном стуле, и его старые, дряблые губы передавали повесть о погибшей юности. При этом он немного приукрашивал.

Когда усталое тело Уилла опускалось на постель, старик вставал и кошачьими шагами начинал ходить по комнате.

В конце концов, нельзя слишком шуметь в доме. Старик-корнетист откидывал плечи назад, и из его уст полушепотом лились смелые речи.

Он должен признать, что был дураком, когда перевел свое состояние на имя жены. Незачем ее винить в том, что она воспользовалась его глупостью. Он может только себя винить за свое теперешнее положение. Вся беда в том, что у него с самого начала не было достаточно смелости. Мужчина должен быть мужчиной!

Он давно уже думал об одной вещи – пансион его жены, несомненно, приносит доход, и он имеет право на некоторую долю прибыли. Его жена, в конце концов, вовсе не дурная женщина, но, по-видимому, у всех женщин один и тот же недостаток: они не понимают, какое положение должен занимать мужчина.

– И я вынужден буду поговорить с ней, да, сэр, я ей прямо выложу все. Мне, быть может, придется быть несколько резким, но этот дом куплен на мои деньги, и я требую свою долю доходов. Без глупостей! Карты на стол, говорю я!

Все это старик произносил шепотом, глядя голубыми, водянистыми глазами на сонную фигуру мальчика, сидевшего на постели.

Старик снова стоял в дверях и робко, выжидающе глядел на Уилла.

Но как раз в это время настойчиво задребезжал колокольчик, возвещавший, что ужин подан, и они вместе спустились вниз – Уилл впереди.

За длинным столом уже собралось несколько человек, и на лестнице слышались шаги спускавшихся вниз людей.

Два ряда молодых рабочих молча ели.

То был субботний вечер – вот почему два длинных ряда молодых рабочих ели молча и торопливо.

В этот вечер, закончив еду, они начнут быстро разбегаться в ярко освещенные части города.

Уилл сидел, впившись обеими руками в стул.

В субботу вечером молодые люди что-то делали. Работа недельная кончилась, в карманах звенело серебро. Рабочие ели молча, а потом, один за другим, быстро удирали в город.

Его сестра весною выйдет замуж за приказчика из ювелирного магазина. Значит, ее прогулки с этим молодым человеком вылились в нечто определенное.

Молодые фабричные рабочие Эри надевали в субботу вечером лучшие костюмы и разгуливали по освещенным улицам.

Некоторые направлялись в парк. Другие стояли на перекрестках и болтали с девушками, а третьи гуляли с ними по улицам. Были еще такие, которые шли в салун и пили пиво и виски.

Они стояли у стойки бара и беседовали.

– Да будь он проклят, мой десятник! Я ему скулу сверну, если он еще раз начнет лаяться!

А в одном из рабочих пансионов Эри сидел молодой человек из Бидвелля, и перед ним стояла тарелка с мясом и картофелем. Комната была плохо освещена. В ней царил хмурый полумрак, а на серых обоях выделялись черные полосы. На стенах играли тени. И по всем сторонам этого молодого человека сидели другие молодые люди и ели торопливо и молча.