Конкистадор

Куэвас, который как раз в этот момент находился на вершине форта, почувствовал странность в этом открытом вызове от индейцев, предпочитавших всегда атаковать из засады. Охеда же, разъяренный этой очередной наглостью противника, наспех надев на себя только часть доспехов, выхватил свой меч и с громким криком призвал всех следовать за ним.

– Будьте осторожны, ваша светлость, – крикнул ему Куэвас. – Чует мое сердце, это – ловушка, чтобы заманить вас на верную смерть. Оставайтесь здесь, а я пойду с солдатами и все проверю.

Бесстрашный Рыцарь Пресвятой Девы в моменты опасности не терпел возражений ни от подчиненных, ни от командиров, а потому через несколько мгновений уже оказался в открытом поле и с мечом в руке ринулся на врага.

Краснокожие побежали в сторону того места, где в засаде сидели их лучники, а Охеда как обычно с удивительной ловкостью яростно преследовал их во главе отряда белых воинов.

Когда он приблизился к месту засады, все четыре лучника начали стрелять. Три стрелы были остановлены щитом, вонзившись в него, однако четвертая попала дону Алонсо в бедро, и его колени подкосились.

Неуязвимый воин понял, что впервые за всю свою жизнь оказался ранен, и узнал, какого цвета его собственная кровь, вытекавшая из глубокой раны.

Увидев, что Охеда повержен, обрадованные и воодушевленные дикари бросились бежать, оглашая окрестности победными воплями. Они праздновали двойную победу: и над грозным врагом, и над покровительствующим ему божеством.

Наблюдавший из крепости Куэвас рванулся навстречу солдатам, которые несли на двух скрещенных копьях дона Алонсо.

Охеда был бледен и, казалось, мучительно страдал. Фернандо вдруг подумал, что видит совершенно иного дона Алонсо. Страдание не было следствием ни физической боли от ранения, ни, тем более, того, что он впервые почувствовал страх смерти. Его уныние было отражением того огромного разочарования, которое он только что испытал. Чары, делавшие Охеду неуязвимым, развеялись навсегда.

Охеда не сомневался в могуществе Пресвятой Богородицы, что сопровождала его повсюду. Он впервые был ранен, и это означало лишь то, что за все его прегрешения она навсегда отказалась покровительствовать ему.

Едва дон Алонсо оказался в крепости и был уложен в постель, как к нему вновь вернулась звериная энергия. Он вспомнил, в каких жутких мучениях умирали его товарищи от этих ядовитых стрел. Такой рыцарь, как Охеда, не мог позволить себе умереть словно бешеный пес.

Главным симптомом отравления был пронизывающий холод, который сверлом вонзался в раненную плоть. Охеда уже чувствовал его и, движимый как логикой, так и мужеством, предложил лечение, которое, наверное, только он один и мог бы вытерпеть. Услышав эту идею, находившийся у ложа раненого Куэвас отшатнулся в ужасе и изумлении.

Рыцарь Пресвятой Девы приказал докрасна раскалить на огне две стальные пластины от доспехов и приложить их к ране с обеих сторон. Стрелу из бедра один из его могучих рыцарей вытащил еще на поле боя, при этом на лице Охеды не дрогнул ни один мускул.

Куэвас впервые отказался подчиниться своему командиру. Лекарь экспедиции тоже поддержал протесты Фернандо.

– Я слишком вас люблю, сеньор губернатор, – сказал он, – чтобы стать вашим убийцей.

– Клянусь вам, – в ярости воскликнул Охеда, – что если вы мне сейчас же не подчинитесь, я прикажу вас вздернуть на виселице!

Куэвас, прекрасно знакомый с внушающей страх решительностью своего покровителя, помог растерянному лекарю докрасна нагреть две стальные пластины. Куэвас и Писарро хотели связать раненого, чтобы уберечь его от непроизвольных движений во время этого добровольного поджаривания, но Охеда запретил им делать это и лично руководил операцией.

Когда раскаленные пластины, взяв клещами, приложили с двух сторон к раненному бедру, дон Алонсо не издал ни единого звука и даже ни разу не пошевелился. Комната наполнилась запахом паленой плоти, заставляя присутствующих отвернуться от этого зрелища, но Охеда оставался совершенно невозмутимым и не позволял без его команды прервать это жуткое прижигание.

Пытка была столь мучительной, что он попросил обернуть его смоченной в уксусе простыней, чтобы ее свежесть облегчила жар, вызванный этим жестоким лечением. Целый бочонок уксуса потратили на столь варварскую операцию, придуманную суровым воином.

Лекарь лишь недоверчиво пожал плечами, восхищаясь мужеством своего командира. Куэвас тоже сомневался в успехе необычного лечения. И все были поражены, увидев несколько дней спустя, что Охеда пошел на поправку.

Фернандо на свой лад объяснил способ, придуманный его покровителем.

– Это огонь, – говорил он, – огонь поглотил яд, заставив смертельный холод отступить. Но только дон Алонсо де Охеда может лечиться подобным образом.

Франсиско Писарро был менее доверчив. Он полагал, что рыцарю, всегда защищаемому Пресвятой Девой в ежедневной битве со смертью, просто повезло, и стрела потеряла большую часть яда до того, как вонзилась в него.