Константа Роджерса (Т8-25, Мужская дружба, etc) (СИ)

Он любит Баки. Любит. До него вдруг дошло— то, что он чувствовал к, как он всегда думал, лучшему другу, выходит далеко за рамки нормальности. Баки всегда значил для него гораздо больше, чем он сам. Он сделал бы все на свете, чтобы ему было хорошо, но теперь вдруг понял, что его отчаянный акт самопожертвования вовсе не был таким уж отчаянным. Да и самопожертвованием назвать то, как он стонал под Баки, жадно сжимая ладонями его задницу, можно было с очень большой натяжкой.

— Мне подать рапорт об отставке? — Стефани смотрела на него прямо и чуть обиженно, но, понимая, что даже сейчас Капитан мыслями где-то далеко, не с ней.

— Не стоит, — отозвался Стив, приказывая себе собраться и перестать думать о Баки хоть на несколько минут. Не тогда, когда он собирается отказать красивой женщине… чего бы там она ни хотела. — У вас контракт на четыре месяца, давайте просто держаться в рамках устава, агент.

— У Мстителей нет устава.

— Официально — нет, — Стив развернулся к ней всем корпусом и твердо посмотрел в глаза. Впервые, пожалуй, с момента окончательного собеседования он смотрел на нее, а не сквозь. — И неуставные отношения у нас не запрещены. Но, думаю, мне удалось донести до вас мою личную позицию.

— Относительно секса на работе в целом или секса на работе конкретно между вами и мной?

«Настойчивая, — подумал Стив, — но если она думала, что Капитан Америка никогда не слышал слово «секс», и думала меня смутить, то она промахнулась»

— Я говорю только за себя. Вы можете иметь отношения с кем угодно, агент.

— И вы тоже.

— А вот это, — он сделал глоток кофе и нахмурился, — при всем уважении, мэм, совершенно не ваше дело. Прошу простить. Пойду все-таки вызову вам такси.

Он аккуратно вымыл за собой чашку и вышел, не оборачиваясь. Он не любил грубить женщинам, но и позволить какой-то посторонней даме переходить определенные границы не мог. Более того, в данном конкретном случае он даже не колебался, не сомневался в том, что поступает правильно.

__________

* — понятия не имею, как правильно называется та штука, которую Наташа стянула с лица, когда перестала притворяться членом Совета.

========== Часть 8 ==========

Стив сидел в кофейне после пробежки, как делал почти каждое утро. Привычный порядок действий успокаивал, позволял хотя бы какое-то время не думать о Баки, о том, сообщили бы ему, если бы с ним что-то случилось или нет. К выводу, что нет, не сообщили бы, а, значит, отсутствие новостей — это вовсе не хорошая новость, он пришел давно, и с тех самых пор старался не думать о Баки вообще.

Официантка принесла ему кофе, улыбнулась чуть шире, чем обычно, и отошла, покачивая бедрами. Стив вздохнул. Его зря считали последним девственником Америки и образцом морали. Он, конечно, не пускался во все тяжкие, до того же Старка ему было далеко, но женщины у него были. И во время войны, и позже. Легкие приятные отношения, где никто никому ничего не обещал (хотя Сара из подтанцовки, с которой у Капитана Америка случился дебют, конечно, всем похвасталась, и остальные девушки были недовольны ее удачливостью). И вот теперь там, где раньше была заинтересованность и самый простой датчик нравится-не нравится, не оказалось ничего. Визуально Стив воспринимал и длинные ноги, и тонкую талию, перетянутую пояском кружевного передника, и пухлые блестящие губы, но та самая струна внутри молчала. Стив несколько секунд пытался решить, не начать ли оценивать мужчин с «той самой» точки зрения, и поморщился. О мужчинах не хотелось думать вообще. Только о Баки. О Баки, от которого не было вестей уже три месяца. За это время Стив будто сбросил старую кожу, стеснявшую, мешавшую рассмотреть его, себя, трезво оценить все то, что между ними произошло.

«Не суй голову в песок, хотя бы ради меня», — сказал на прощание Баки.

Теперь Стив понимал, что он имел в виду. Теперь он даже в какой-то мере был благодарен Баки за то, что тот не стал давить, а дал время тому странному чувству, что зрело в Стиве, окрепнуть. Оно было тяжелым, собственническим, окрашенным темным беспокойством и какой-то глубинной, нутряной уверенностью, что то, что так душно ворочается в груди — и есть настоящее. То, о чем столько написано, спето и нарисовано.

Если бы еще при этом Баки не попал к черту на рога, если можно было разрубить тот узел, что затягивается в груди при мысли о том, что Баки подвергает себя опасности, один против всех, как последние семьдесят лет, что ему никак нельзя помочь.

Стив сжал кулаки, ощущая иссушающее бессилие. Кофе остывал, и он, отогнав мысли, попытался успокоиться. Если Фьюри не раскололся и настоятельно посоветовал Стиву не вмешиваться, чтобы не навредить, то оставалось только искать Баки самому, и тут то самое «не навреди» становилось во главу угла.

Под стаканчиком оказалась салфетка с длинным рядом цифр. Стив уже хотел выбросить ее (номера телефонов официанток, готовых к случайным связям, его не интересовали), но тут его внимание привлекла по-особенному написанная восьмерка. Вытянутая почти в линию, без явно выраженных колечек. Как ее писал Баки.