Константа Роджерса (Т8-25, Мужская дружба, etc) (СИ)

— Я не голоден.

— Тогда…

— Присядь, пожалуйста. Вот сюда, рядом со мной. Чего ты нервничаешь?

— Я не…

— Я тебя знаю с детства. Ты психуешь.

Баки сел, но не рядом, а напротив, в кресло, и обхватил голову руками, потом откинул с лица волосы, потянулся за сигаретами, отбросил пачку, и, наконец, дал Стиву поймать его взгляд.

— Речь, — тихо сказал он, играя желваками. — Я просто должен сказать чертову речь.

— Баки, — подал голос Стив, у которого сердце ныло от этих метаний. — Это же я. Я не собираюсь… давить на тебя.

— Ну уж нет. Второй раз я точно на это не решусь. Я и так… черт.

— Сядь рядом со мной. Пожалуйста, Бак.

— Это как… вот представь, что тебе нужно раздеться перед толпой народа. Просто встать посреди… не знаю, рыночной площади, хотя сейчас и нет рыночных площадей, и просто медленно, тряпку за тряпкой все с себя стянуть. Оказаться голым.

— Но здесь нет толпы, — очень спокойно возразил Стив. — Тут только я. Перед тобой я готов раздеваться сколько угодно.

— Мне сейчас очень хочется спошлить и снова свести все к постели. Черт, я так надеялся, что ты все поймешь и так, но осознаю, что это… нечестно. С Чарльзом было проще. Можно было вывалить на него все кучей, не произнеся ни единого слова, а потом сквозь зубы заставлять себя отвечать на многочисленные вопросы. На вопросы… это я могу. Полный отчет и все такое.

— Хочешь, я буду спрашивать?

— Я готовил речь.

— К черту. Иди ко мне, Бак.

— Если я сейчас дотронусь до тебя, то не смогу… вообще ничего не смогу сказать. Особенно теперь, когда я… Когда я знаю, как это — быть с тобой. Не просто рядом, а совсем близко. В том самом, очень личном смысле. Проблема в том, что я совершенно ни на что не годен в личном смысле.

— Я бы не сказал.

— Я не о постели, Стив. Я о душевном тепле, о красивых признаниях и широких жестах. Я ходячий кризис пополам с… чертовыми привычками, вбитыми за последние семьдесят лет.

— Я принимаю тебя любым. И люблю тебя любым. И в том самом смысле и в общечеловеческом.

— Я тоже… Господи, надеюсь, ты это понимаешь, — он вскочил, прошелся из конца гостиной в конец.

«Как тигр в клетке», — подумал Стив.

— Прости, я закурю. Я знаю, что ты не любишь, я на кухню и вернусь. Соберусь с мыслями. Черт, почти скучаю по времени, когда можно было тупо выполнять приказы. Что на войне, что… потом.

Он вышел и закрыл за собой дверь. Стив ждал, улыбаясь. Он знал, что Баки упрям, и уж если его упрямство оказалось на стороне Стива, то и сам Баки останется в выигрыше. Потому что Стив никогда, ни при каких обстоятельствах не сделает ему больно. Какие бы секреты он ему ни решил доверить.

— Я понял, что люблю тебя, едва мне исполнилось пятнадцать, — начал Баки с порога кухни, не спеша выходить из тени. — Мы сидели на нашей крыше. Помнишь, такое место, тихое, можно было выйти прямо из мансарды?

— Помню.

— Ты рисовал черепицу, котов, деревья, веревки с бельем, а я смотрел на тебя и вдруг понял. Как-то вот так сразу. А ты не заметил. Ты вообще мало замечал тогда. Одни карандаши на уме. Черт, чуть опять не спошлил. Прости.

Баки вернулся на кухню, чем-то там погремел, включил-выключил воду, и, наконец, вернулся в гостиную.

— Чувствую себя на приеме у психотерапевта. Ладно, — он откинул голову на спинку кресла, в которое снова уселся, и уставился в потолок. — Едем дальше. У меня по плану рассказать тебе кучу гадостей про себя, чтобы ты не вздумал меня жалеть и идеализировать. А то я тебя знаю, сейчас решишь, что бедный несчастный Баки страдал всю жизнь, платонически вздыхая по твоей тощей задн… прости, не актуально. По твоей шикарной заднице.

— А ты не страдал?

— М. Не так, как ты себе придумал. Не у всех свет бьет из всех щелей, Стив. Так что не спеши судить о других по себе.

— У меня не… Ладно, что было дальше?

— Дальше я дроч… кхм. Это я опущу, но поверь — пубертатный период у меня был незабываемый. Фантазиями о том, что и как я хотел с тобой сделать, я тоже делиться не стану, потому что однажды наступил момент, когда все это стало неважно.

— Ты влюбился. По-настоящему, да?

— Что я там говорил про свет из всех щелей? Нет, Стиви, влюбился ты. В ту девчонку из богатого квартала, смешливую, рыжую и очень хорошенькую. Как ее звали?

— Кэтти.

— Вот. И я вдруг понял, что мне ты не достанешься никогда. Понял по-настоящему. И захотел вдруг, чтобы тебе было хорошо.

— У кого еще свет из всех щелей.

— Не спеши, ты еще не все знаешь.

— Бак, а… надо ли мне знать действительно все?

— Я, — Баки посмотрел на него в упор, и под металлическими пальцами его левой руки затрещал подлокотник кресла, — хочу, чтобы ты знал… кого собираешься пригреть. То есть, если нет иллюзий, то и не будет и разочарований.

— Ты забываешь, что я не так слеп и наивен, как принято считать, Бак. Успокойся, даже если ты мне скажешь сейчас, что убил Кеннеди…

— А если я скажу, что трахал мелкого юнгу в доках, уткнув лицом в грязную стену, представляя, что это ты? Тонкий, сероглазый, с изящными запястьями, он был одним из лучших заменителей тебя. Одним из многих.

— Это было по согласию?

— Черт, Стив, это все, что тебя волнует? Я тут…

— По согласию?

— Да.