Константа Роджерса (Т8-25, Мужская дружба, etc) (СИ)

— Тогда дальше. Хочешь оттолкнуть — не могу тебе помешать пытаться.

— Я не хочу оттолкнуть тебя. Я хочу быть уверенным, что ты любишь именно меня, а не того парня, что сам себе выдумал.

— Силу моего художественного воображения тоже преувеличивают. Понятия не имею, откуда у людей столько ложных понятий обо мне.

Баки снова откинулся в кресле, и Стив невольно вспомнил фото из того самого Дела №17, раздобытого Наташей — Баки с точно так же откинутой головой, руки на подлокотниках огромного кресла, предплечья зафиксированы, и провода, чертовы провода бесконечной паутиной вокруг. Во рту стало горько. Он не знал, как закончить весь этот кошмар, не знал, как помочь Баки, нужно ли снова копаться в этом во всем, простит ли потом ему Баки эту свою откровенность, сможет ли он сам смотреть на Баки по-прежнему, не испытывая унижающей того жалости и сострадания.

— Иди сюда, Бак. Я хочу обнять тебя.

— Стив.

— Пользуешься тем, что я несколько не в форме? Если я очень постараюсь, то смогу встать. Все равно обниму тебя, пусть даже мне придется рухнуть сверху и доломать несчастное кресло.

— Черт, чего так сложно-то? — Баки встал, прошелся по комнате, несколько раз щелкнул зажигалкой и размял плечи. — Ксавьер говорил, что когда животное долго бьют током за то, что оно огрызается, рано или поздно наступает момент, когда это самое животное откусит дрессировщику голову. Ну, или попытается. Меня долго и трудно учили тому, что чувства — слабость. Они лишние и только мешают. Ловили на эмоциях и обнуляли. Я их понимаю. Если бы моя детка, — он махнул рукой в сторону спальни, в которой у него хранился арсенал, — сказала мне однажды «Я не хочу убивать того парня, хозяин, я его помню и мне нравится его задница», то я бы тоже психанул. Черт, речь летит к чертям. За каким фигом я… Мне надо пройтись.

— Бак!

Баки замер на пороге, видимо, собираясь выйти на улицу без куртки.

— Баки, это я, Стив. Давай отложим разговор?

— Рубить хвост по частям? Спасибо, нет. Я в лавку Миллера, тебе что-то принести? У него отличные круассаны.

— Булку с корицей и тот чай, с лепестками.

— Хорошо. Прости, мне нужно собраться. Я вернусь и…

— Иди. Ты всегда можешь уйти. Только возвращайся, ладно?

Стив смотрел на линию окаменевших плеч Баки, на то, как металлическая рука сжимает притолоку, и ощущал острое чувство вины. Чертовы садисты превратили его Баки в эмоционального калеку. В человека, который не может рассказать о самых простых вещах никому, даже своему лучшему другу. Человеку, который его любит.

— Баки, ты же помнишь, что я тебя люблю, правда? — мягко спросил Стив.

— Почему, по-твоему, я тут выковыриваю из себя все то, что по-хорошему надо бы давным-давно похоронить? Потому что и я… И я тебя, Стив. У меня от сердца остался чертов уголек. Но, может, у тебя получится нарисовать им что-то стоящее?

Он вышел, так и не обернувшись. Но куртку прихватил.

Стив на несколько мгновений закрыл ладонью лицо, пытаясь избавиться от жжения в глазах. В последний раз с ним такое было, когда Баки упал с поезда в чертово ущелье. Стив бросил его там, погнавшись за ГИДРОЙ. Он постоянно подводил Баки. Сначала не замечал его влюбленности, потом позволил чертову Золе превратить его в нашпигованного электроникой и триггерами убийцу, обращаться с ним как с животным. Хуже. Как с бездушной машиной. С его, Стива, Баки. И если теперь нужно вытащить Баки из той пропасти и отогреть, то Стив на изнанку вывернется, но сделает. Пусть терпение не самая сильная его сторона, но он не будет давить.

Баки вернулся через полчаса с бумажным пакетом, пахнущим корицей и травами.

— Чай, по-моему, какой-то другой, — сказал он, не глядя на Стива, и положил ключи на столик у двери.

— Ничего, — отозвался Стив. — Заваришь?

Баки молча пошел на кухню и щелкнул электрочайником. Больше оттуда не раздалось ни звука. Стив сидел в гостиной и пытался представить себе, что Баки делает. Как он стоит, упершись обеими ладонями в столешницу и опустив голову. Так, что отросшие пряди скрывают его лицо. Если отвести их, можно увидеть нервно бьющуюся венку на виске и застывший холодный взгляд знакомых с детства глаз.

Глаз, которые, оказывается, никогда не смотрели на него просто так, всегда со скрытой жаждой, желанием. Стив вспоминал все те вечера, что он рисовал Баки, почти обнаженным, открытым, красивым, и думал — что тот чувствовал тогда? Раньше казалось, что такие вот наброски с натуры Баки раздражают пустой тратой времени, да и результат его никогда не впечатлял, но теперь стоило пересмотреть воспоминания. По сути, все воспоминания, начиная года с тридцать второго-тридцать третьего, нужно пересмотреть. Попытаться увидеть по-новому. Только вот сколько ни высматривай, а там все равно будет Баки. Его, Стива, Баки. Как и всегда.

Баки молча поставил перед Стивом кружку с чаем и тарелку с булочкой, сел в кресло (опять эти руки на подлокотниках, чуть расставленные ноги и откинутая на спинку голова, неужели теперь всю жизнь Стив будет видеть Баки в том чертовом кресле?) и уставился в потолок.