Константа Роджерса (Т8-25, Мужская дружба, etc) (СИ)

— Мама говорила, что если поцеловать, то быстрее заживет. Проверим? Хочу вылизать тебя до скрипа. Везде.

— Черт, — Стив на мгновение перестал дышать, казалось, даже сердце на крошечное мгновение перестало биться, а потом понеслось вскачь, как сумасшедшее. — Хочу. Я хочу всего.

— Всего? Жадный, да, Стиви?

— Тобой делиться я не собираюсь. Ни с кем.

— Лучшее, что я слышал за всю жизнь, — Баки скользнул пальцами между его ягодиц и осторожно потер там. — Ты позволишь мне? Не сейчас. Когда-нибудь.

— Конечно. Почему нет?

Баки коротко, на выдохе, застонал и поцеловал его в шею. Они были почти одного роста, плюс Стив стоял, чуть расставив ноги, что все упрощало и одновременно усложняло в разы. Сложнее всего было помнить, что одно неверное движение, и измученное тело вместо удовольствия почувствует боль.

— Думаю, ты достаточно чистый, — хрипло сказал Баки, снова прижавшись сзади, якобы для того, чтобы дотянуться и выключить воду.— Проверим теорию миссис Барнс о живительной силе поцелуев?

Стив мог только кивнуть. Тяжело навалившись на Баки, он выбрался из душевой кабины, позволил обтереть себя полотенцем и уложить в постель. Баки вытирался одной рукой, другой поправляя подушки у Стива под спиной, а тот смотрел на его непривычно смуглое тело. Загар был везде, совсем везде, вызывая ревнивые вопросы. Баки его взгляд заметил.

— Специальный крем, — пояснил он. — Эффект держится две недели. За полгода извел ведро этой дряни, от одного запаха тошнит. Надо будет стрясти с Фьюри несколько лишних тысяч за моральный ущерб.

Стив многое мог бы сказать о моральном ущербе, об уничтожении небольшой армии одними руками, но Баки вдруг улыбнулся, откровенно разглядывая его, и стал солнечным, совсем как раньше, и дурные мысли выдуло теплым летним ветерком, таким, как на той самой крыше, в Бруклине, много лет назад. Когда у Баки были глаза цвета насыщенной небесной лазури, веселые и озорные, когда все еще было впереди: и война, и смерть, и разлука.

— Иди ко мне, Бак, — сказал он, удивившись звучанию своего голоса. — Иди.

Баки отбросил полотенце и кровать прогнулась под его немаленьким весом. Он навис над Стивом, полулежащим в горе подушек, и лицо его приобрело хищное выражение.

— Играем в игру «Гимнастка на бревне», — низким голосом сказал он. — Ты — бревно.

— Что? — Стив хотел возмутиться, но ему было слишком смешно. — Ну, спасибо.

— Подлечишься — поменяемся. Или оба будем гимнастками.

— Или оба бревнами. После миссии, например, я вряд ли на что-то другое сгожусь.

— Как и я. Так что лежи и поскрипывай, Роджерс, — Стив уже открыл рот, чтобы возмутиться, но Баки, ухватившись руками за изголовье кровати, его поцеловал. Глубоко, жадно, покусывая губы и толкаясь языком. Оставаться неподвижным становилось невыносимо сложно.

Баки лизнул его в подбородок, шею, прижался губами к истошно бьющейся артерии на шее, прикусил ее слегка и, перенеся вес на металлическую руку, сильно сжал живыми пальцами сосок.

Стив застонал, дернулся, отчего тело тут же возмутилось — заныли едва сросшиеся ребра и ушибленный крестец.

— Лежать, — скомандовал Баки. — А то уйду в душ дрочить, оставив тебя наедине с твоим шикарным зарядом патриотизма, — его рука скользнула к члену и легко огладила головку.— Помнишь — точечные артобстрелы. Никаких масштабных действий, капитан.

— Артобстрелы? Несколько? — хрипло выдохнул Стив, стараясь не слишком резко подаваться бедрами.

— Зависит от того, как ты войдешь в роль. Не хочу, чтобы на твоей могиле написали: «Он умер, делая то, что любил».

— Баки…

— Ч-ш-ш, все хорошо, мелкий.

Баки снова куснул его за шею, зализал место укуса, погладил плечо, скользнул полураскрытыми губами по груди, чуть задержавшись на сосках. Облизал их, легко подул, и, дождавшись, пока они затвердеют, прикусил каждый.

— Баки, черт… Господи…

— Что-то болит?

— Нет. Хорошо. Знал бы ты, как хорошо.

Баки приподнялся, чтобы посмотреть ему в глаза.

— Знаю. Поверь, знаю, как никто. Смотри на меня, Стиви. У меня от тебя… Господи, у меня от тебя… коротит. Здесь, — он приложил металлическую руку к груди, а живой провел по всей длине члена Стива. — Красивый. Такой, будто ненастоящий.

Стив, сжав зубы, обхватил ягодицы Баки ладонями и сжал их, пытаясь унять жгучую, жадную жажду внутри. Он проклинал чертов взрыв в бункере, потому что не мог сжать Баки изо всех сил, вплавить, впечатать в себя, надышаться, насытиться им, особенно теперь, когда самое страшное позади, как и недоговоренности, и есть только они. Вдвоем. Друг для друга.

— Я тебя… я так тебя люблю, Бак.

Баки вместо ответа вывернулся из хватки, скользнул вниз и вобрал член Стива в рот, сразу весь, до основания, так, что Стив задохнулся, подавился воздухом, вцепился во все еще длинные волосы Баки и просто исчез сам по себе. Остались лишь они, спаянные, слитые вместе, и это ощущалось правильно, цельно.