Константин Райкин и Театр «Сатирикон»

Но и образ Дункана в спектакле Бутусова не остался одномерным: был введен эпизод преображения короля, состоявшегося перед его смертью. Во время традиционного праздника излечения увечных, когда Дункан благословляет каждого из пришедших к нему и отправляет в целебную ванну, чтобы смыть болезнь, последним принимает ванну он сам. С него, как в очистительном обряде, смывается клоунская сущность, вместе с кафтаном сброшены толщинки, и он из клоуна превращается в прекрасного и грациозного юношу: именно в него теперь должны вонзить мечи Макбетт и Банко, подстрекаемые рыжей ведьмой.

Вообще сцены убийства у Бутусова намеренно длинны, чтобы дать зрителю подробно пережить опыт смерти и преступления. В такие сцены он вводит замедление и минутное просветление, подчеркнутое музыкой. Клоун стал прекрасным юношей, и его преображение на несколько минут отодвинуло смерть. После того как Макбетт вонзил свой кинжал в Банко, они неожиданно сыграли короткую сцену радости, заключив друг друга в объятия – как бы в напоминание, как они жили, пока не встретили ведьм. Эти объятия и дружеская борьба, сопровождаемая беззаботным хохотом, длились всего лишь минуту; после этого Макбетт повалил безжизненное тело друга и произнес над ним истошно-гневную речь. Еще ранее казнь Кандора все затягивалась, потому что палач никак не мог зарубить его, и в итоге Дункан взялся за топор сам.

Спектаклем «Макбетт» театр продолжил линию трагифарса, столь впечатляюще явленную несколькими годами ранее в «Гамлете» (а еще ранее, если быть точным, в «Великолепном рогоносце» 1994 года). Бутусов начал спектакль с выхода на сцену двух клоунов в островерхих колпачках и белых свободных костюмах, похожих одновременно на исподнее и на балахоны Петрушки. Этими клоунами оказались два бунтовщика против Дункана: в клоунских костюмах, с интонациями легкого розыгрыша, сопровождаемого смехом зала, был совершен военный сговор. Клоуны – герои А. Большова и Т. Трибунцева вмешивались почти во все главные события: совершали казнь, помогали ведьмам, объявляли праздник бракосочетания, произносили комментарии к происходящему, облекая в эстрадные репризы свои суждения по поводу жизни или смерти. Они были похожи на «дзанни – слуг просцениума», введенных в знаменитую «Принцессу Турандот» Е. Вахтангова (1922), чтобы производить стремительные сценографические трансформации, перестановки бутафории на сцене. Только это были совсем не безобидные дзанни; так, во время казни Кандора на заднике сцены показывали театр теней в круглом луче света: клоун в колпачке погружал топор палача в позвоночник жертвы. В то же время, подобно герою Д. Суханова, эти двое воплощали собой центральный мотив трагифарса: клоун – внутренняя суть любого персонажа, трагика или комика, короля или последнего слуги.

Сценическое пространство «Макбетта» создано художником Александром Шишкиным: с ним Юрий Бутусов работает с первых своих спектаклей по сей день. А. Шишкин почти всегда предпочитает ровный пол площадки, избегает архитектурных нагромождений, живописных задников, часто работает с выдвижными ширмами, активно использует бутафорию (он может в одном акте заставить весь пол площадки сотнями небольших предметов, а в следующем полностью ее очистить) и предельно внимательно относится к общей световой партитуре и визуальным эффектам – ярким цветовым пятнам и световым точкам.

Образ спектакля – это образ мира; в спектаклях Бутусова и Шишкина мир часто предстает в состоянии хаоса. В начале «Макбетта» вся площадка усеяна десятками бутафорских трупов – мягких ростовых кукол, скрученных из светлой ткани. Потом на горе этих трупов, сваленных на тележку, окажется убитый Дункан. Потом эти куклы-трупы окажутся за пиршественным столом Макбетта рядом со своими убийцами. Мы с самого начала оказываемся не в парадной части вселенной, а на ее краю – огромной свалке.

Свалка человеческой жизни оказалась в пространстве таинственном, сюрреалистически красивом, до конца не понятном, но очаровывающем своей мистикой. Там был меч, полыхающий настоящим огнем, и падающие в темноте пучки искр. В качестве задника использовалась ширма из черной ткани, в центре которой была вырезана фигура высотой в полстены, напоминающая огромную электрическую лампочку: она то заполнялась ярким свечением красного, синего или фиолетового цвета, а то открывала вид на театр движущихся теней, отбрасываемых на обнаженную кирпичную стену театра. Один раз округлый просвет закрыли наполовину еще одной черной ширмой, и светящаяся фигура стала напоминать серп в виде полумесяца. Для некоторых эпизодов на площадку выкатывали передвижные подмостки, которые иногда служили столами, а иногда – сценой для игры.