Ахнули разрывы сокрушительных бомб, задрожали оводы, жалобно зазвенели склянки с лекарствами, раненые тревожно приподнялись над койками.
— Спокойно, товарищи! — твердым голосом сказал, вставая, Евсеев. — Очередной налет — и только! Где здесь у вас телефон? — обратился он к Ларисе.
Ланская подбежала к одной из тумбочек, схватила с аппарата трубку, протянула Евсееву.
— Остроглазов! Остроглазов! — стал поспешно взывать капитан 3 ранга, то и дело дуя в микрофон. Но трубка была мертва. Тщетно пытался услышать Евсеев тот привычный фон, который похож на шум морских раковин, когда их прикладывают к уху. Связь была перебита…
— Так! — сказал он, постукивая трубкой по ладони и думая только об одном: успел ли Остроглазов вовремя увести людей с крыши?
Однако делать было нечего. Приходилось терпеливо ждать конца бомбежки. Евсеев положил трубку, сел на единственный табурет, взял подвернувшиеся под руку песочные часы, машинально перевернул их.
Тоненькая струйка песчинок стала неслышно перетекать из одного сосуда в другой. Все еще не думая ни о чем, он с интересом следил, как росла, на глазах распухала коническая горка песка. А когда из верхнего сосуда упала последняя песчинка, забывшийся Евсеев, вдруг встрепенувшись, понял, что бомбы больше не рвутся. Он все еще прислушивался к тому, что было там, за стенами, когда здесь, в комнате, Лариса сказала:
— Пятнадцать минут!
— Что? — машинально спросил Евсеев.
— Пятнадцатиминутные часы, — показала Лариса на колбочки. — Пятнадцать минут прошло!
Но он уже не слушал. Быстро, почти бегом, выскочил в коридор, сбежал по ступеням во двор, мгновенно стал шарить глазами по крыше. Там, на выщербленной взрывами поверхности не было ни живых, ни мертвых. Значит, Остроглазов вовремя успел убрать из-под бомбежки людей! Словно камень упал с груди Евсеева. На душе стало легко и спокойно, будто он вдруг забыл про все те испытания, которые еще поджидали его впереди. Быстрым, упругим шагом направился он на командный пункт, и почти тотчас же загрохотали разрывы снарядов. Снова начинался артиллерийский обстрел.
Теперь уже в равелине не знали передышки. Бомбежки, артобстрелы, атаки за атакой и снова бомбежки — все следовало сплошной волной, друг за другом, и некогда было уходить в подвалы. Ни на секунду не прекращался грохот, не оседала взметенная взрывами пыль, не успевал рассеиваться черный дым разрывов — равелин потонул в грохоте и мраке.
Все труднее становилось управлять боем с командного пункта, и каждый командир сектора получил от Евсеева приказ самостоятельно отстаивать свой участок обороны.
Уже несколько суток продолжался немецкий штурм севастопольских позиций. С рассветом стаи самолетов сыпали тысячи бомб на наш передний край, превращая окопы в земляную кашу. Не переставая ревели осатаневшие глотки немецких орудий, тяжелые осадные мортиры били двухметровыми снарядами по башенной броне береговых батарей. Это было превосходство, небывалое в истории войн превосходство на земле и в воздухе. Смелость человека уже ничего не могла сделать — его просто уничтожали, не сдающегося, гневного, не сделавшего ни шагу к отступлению, уничтожали лавиной металла и огня.
Движение по дорогам к фронту почти прекратилось. Дороги были все в буграх и ямах.
Оставшиеся без подвоза орудия расстреляли последние снаряды и теперь сиротливо молчали, продолжая смотреть обгоревшими стволами в сторону врага. Артиллеристы лежали тут же, приняв смерть лишь после того, как из последней обоймы был выстрелен последний патрон. Дивизии были обескровлены, люди истощены. Обнаглевшие немецкие летчики гонялись за каждым пешеходом, летая на малой высоте. Судьба севастопольцев была предрешена. С каждым часом приближался фронт со стороны Балаклавы, армия врага на Северной стороне вот-вот была готова начать переправу. Но уже вторые сутки эти самые «победоносные» солдаты безрезультатно топтались у стен Константиновского равелина. Горстка бойцов, вооруженная лишь автоматами да гранатами, заставила безнадежно уткнуться, словно в тупик, всю совершенную и многочисленную технику врага. И немецкое командование приняло решение… Несколько тяжелых орудий, уже установленных на понтоны, медленно пятясь, сползли вновь на землю Северной стороны и, плавно покачивая длинными стволами, пошли в сторону равелина. Три минометные роты, подогнанные начальственным окриком, спешно бросились занимать удобные для обстрела позиции. На помощь им подошло до десятка танков, была стянута полевая артиллерия, около полусотни «юнкерсов» срочно пополняли бомбовый запас — все застыло в грозном молчании, готовое по первому сигналу изрыгнуть тонны металла и смерч огня.
Наблюдатели доложили Евсееву о всех этих приготовлениях. Пользуясь минутой затишья, капитан 3 ранга срочно вызвал к себе на КП командиров секторов.