Конституция свободы

Эта боязнь довериться неконтролируемым социальным силам тесно связана с двумя другими характеристиками консерватизма: его любовью к власти и непониманием экономических сил. Поскольку он не доверяет как абстрактным теориям, так и общим принципам[840], он не понимает спонтанных сил, на которые полагается политика свободы, и не обладает основаниями для выработки принципов политики. Консерваторы воспринимают порядок как результат постоянного внимания власти, которой, в силу этого, следует предоставить возможность делать то, что требуется конкретными обстоятельствами, и не связывать ее неизменными правилами. Приверженность принципам предполагает понимание общих сил, благодаря которым достигается координация усилий общества, но для этого нужна определенная теория общества и особенно экономического механизма, а она у консерватизма очевидным образом отсутствует. Консерватизм оказался настолько неспособным создать общую концепцию того, как поддерживается общественная жизнь, что его современные приверженцы неизменно обращаются почти исключительно к авторам, считавшим себя либералами. Маколей, Токвиль, лорд Актон и Лекки определенно считали себя либералами, причем вполне оправданно; и даже Эдмунд Бёрк до конца оставался старым вигом и содрогнулся бы от мысли, что его примут за тори.

Вернемся, однако, к главному пункту, к характерному для консерватора благодушию по отношению к власти и его главной заботе, которая состоит в том, чтобы эта власть не была ослаблена (а не в том, чтобы удерживать ее полномочия в определенных рамках). Это плохо совмещается с сохранением свободы. В целом, пожалуй, можно сказать, что консерватор не возражает против принуждения и произвола власти в той мере, в какой они используются для достижения правильных целей. Он верит, что если власть находится в руках достойных людей, ее не следует слишком ограничивать жесткими правилами. Поскольку он по сути своей оппортунист и не имеет принципов, надеяться он может только на то, что править будут мудрые и хорошие – и не только при помощи личного примера, как всем бы нам хотелось, но и посредством вверенной им и применяемой ими власти[841]. Подобно социалисту, он меньше озабочен тем, как следует ограничить полномочия государства, нежели вопросом, кто будет ими распоряжаться; и, подобно социалисту, он считает себя вправе навязывать свои собственные ценности всем людям.

Когда я говорю, что у консерватора нет принципов, я не имею в виду, что у него нет моральных убеждений. На самом-то деле типичный консерватор – это человек очень твердых моральных убеждений. Я имею в виду, что у него нет политических принципов, которые позволили бы ему работать с другими людьми, приверженными другим моральным ценностям, во имя политического порядка, при котором каждый из них сможет придерживаться своих убеждений. Только признание таких принципов, создающих условия для сосуществования различных систем ценностей, позволяет с минимальным применением силы построить мирное общество. Принятие таких принципов означает, что мы согласны терпеть многое из того, что нам не нравится. У консерваторов есть много ценностей, которые лично для меня более привлекательны, чем ценности социалистов, но для либерала тот факт, что он лично придает большое значение определенным целям, не является достаточным оправданием, чтобы заставлять других служить им. Я почти не сомневаюсь, что некоторые из моих консервативных друзей будут шокированы высказываниями, сделанными мной в части III этой книги, которые они сочтут «уступками» современным взглядам. Но хотя мне могут быть очень не по душе некоторые из этих мер и я голосовал бы против них, мне неизвестны общие принципы, к которым я мог бы обратиться, чтобы убедить сторонника этих мер, что они недопустимы в том обществе, которого мы оба хотим. Чтобы жить и успешно работать с другими, нужно нечто большее, чем верность собственным конкретным целям. Необходима интеллектуальная приверженность такому виду общественного устройства, при котором даже в вопросах, имеющих фундаментальное значение для одного, другим позволяется преследовать совсем иные цели.

Именно по этой причине для либерала ни моральные, ни религиозные идеалы не оправдывают принуждение, тогда как консерваторы и социалисты не признают подобных ограничений. Порой мне кажется, что самой заметной чертой либерализма, отличающей его от консерватизма и социализма, является убеждение, что моральные представления, касающиеся поведения, которое напрямую не вторгается в защищенную частную сферу других людей, не могут оправдывать насилие. Это может объяснить и то, почему раскаявшемуся социалисту, по-видимому, бывает намного проще найти новое духовное пристанище у консерваторов, чем у либералов.