Конституционно-правовой статус человека (гражданина) в России

Советская научная доктрина отрицательно оценивала и старые, и новые учения о естественном праве. В СССР и РСФСР признавались лишь положения марксистско-ленинской философии. Марксизм же, как указывалось выше, заявляя о солидарности с естественно-правовыми учениями XVII–XVIII вв., тем не менее противопоставляет им новую концепцию – исключительно экономической обусловленности процессов правообразования.

Соответственно, и советские конституции не признавали естественных прав человека. Как справедливо отмечается в отечественной юриспруденции постсоветского периода, «права личности были для них прежде всего данью государства, которое даровало их своим гражданам, делая акцент не на их личности, а на социально-экономической сфере»265. «Поэтому ни в одной советской конституции (1918, 1924, 1936 и 1977 гг.) нет даже упоминания о естественных, неотчуждаемых правах человека», основанных на идеях теории естественного права266.

После очередного затухания интереса, пятый этап ренессанса идеи естественного права пришелся на середину XX в., период после Второй мировой войны. Согласно фундаментальному труду В. С. Нерсесянца, «возрождение естественного права во второй половине XX века было связано вначале с его бурным ренессансом в Западной Европе (особенно Австрии, ФРГ, Швейцарии, Италии», который «…пришелся на первые 10–15 лет после Второй мировой войны»267. В. С. Нерсесянц отмечает, что процесс послевоенного развития учений о естественном праве характеризовался следующими четырьмя признаками. Во-первых, складывался из обновления старых и формирования новых естественно-правовых концепций. Во-вторых, осуществлялся на основе принципа плюрализма естественно-правовых учений, система которых включает и светские, и теологические учения; теории, представляющие различные философские направления, такие как «…неокантианство, неогегельянство, феноменологизм, экзистенциализм, интуитивизм и проч. … авторы которых не обязательно были юснатуралистами (т. е. приверженцами именно естественно-правовой концепции правопонимания) и под правом (в его различении с законом, с позитивным правом) зачастую имели в виду не “естественное право”, а исследовали ту или иную философско-правовую концепцию различения права и закона, в которых под правом имелось в виду вовсе не естественное право, а нечто другое»268.

В-третьих, для естественно-правовых учений периода после Второй мировой войны их «ренессанс» «…был по сути возрождением антипозитивистского правопонимания в целом, которое… ассоциировалось с естественно-правовым подходом, хотя в действительности речь шла не только о юснатурализме»269.

В-четвертых, «содержательная новизна правопонимания, в той или иной мере и форме присущая различным концепциям послевоенного “возрожденного естественного права”… связана прежде всего с антитоталитаристской трактовкой права»270. В этот период «традиционная модель противопоставления естественного права (как объективного, нравственного и разумного по своей природе, “настоящего права”) праву позитивному (как субъективно-властному установлению) с требованием соответствия второго первому наполнилась новым содержанием и стала широко использоваться в качестве исходной правовой основы для критического анализа антиправовой идеологии и практики тоталитаризма и присущего ему правонарушающего законодательства. Юридический позитивизм обвинялся в том, что своей теоретической легитимизацией любого властного произвола в качестве права он содействовал отрицанию объективных ценностей права и справедливости и утверждению узаконенного бесправия при тоталитаризме (фашистском, нацистском, большевистском)»271.