В данном случае английские интересы как раз и заключались в расчленении Турции (которую давно уже ведущие европейские державы называли «больным человеком Европы») на несколько маленьких государств, на которые было бы гораздо легче влиять. Той же линии придерживалась и Франция.
Тогда султан обратился за помощью к России. И не прогадал. В Большой Политике нет места лирике и эмоциям. Не имело никакого значения, что Россия и Турция только что закончили очередную долгую и ожесточенную войну. Николай Первый был ярым приверженцем идеи монархизма – и с его точки зрения, турецкий султан был законным, легитимным правителем, которому следовало помочь в борьбе с сепаратистами. Николай так и сказал: «Я всегда остаюсь врагом мятежа и верным другом султана».
(То, что султан был «басурманином», иноверцем, никакой роли не играло. Точно так же пятнадцать лет спустя русская армия придет и на помощь католической Австрии, подавив венгерский мятеж.)
Были и весьма существенные политические соображения. Для России гораздо предпочтительнее было иметь дело с единой султанской Турцией, чем со скопищем маленьких государств, где, к бабке не ходи, заправляли бы англичане и французы, утвердившиеся бы на Босфоре. Русская разведка обнаружила в окружении египетского хедива не только английских и французских агентов, но и разномастных европейских либералов, в том числе даже, кажется, «птенцов Мадзини»…
Султан Махмуд, когда кое-кто из приближенных начал деликатно упрекать его за обращение к Николаю, сказал просто, с той самой долей здорового государственного цинизма:
– Когда человек тонет и видит перед собой змею, то он даже за нее хватается, лишь бы не утонуть…
В феврале 1833 г. в Босфор вошла эскадра адмирала Лазарева и высадила на подступах к Стамбулу девятитысячный русский корпус, приготовившийся поддержать его огнем корабельной артиллерии.
Войска египетского хедива остановились мгновенно. Русских они отлично знали и прекрасно понимали, что воевать с ними совсем не то что с обленившимися турками – накостыляют так, что ноги не унесешь. Да и русские фрегаты на рейде производили впечатление – при полном отсутствии у хедива военных судов. Короче, египтяне поняли, что бить их будут, и очень больно. И смирнехонько повернули назад, сделав вид, что они просто так, погулять вышли.
Для надежности русский корпус оставался в Турции еще два месяца – как и фрегаты Лазарева. Когда стало окончательно ясно, что Мухаммед Али свои наполеоновские планы оставил, состоялось уникальное в русско-турецких отношениях событие: русский корпус парадным маршем прошел перед султаном. И каждый из десяти тысяч солдат получил турецкую медаль, а русские офицеры – турецкие ордена.
Но гораздо важнее был достигнутый графом Орловым успех. Орлов хорошо знал турок, не раз вел с ними переговоры, пользовался авторитетом и у султанских министров, и у самого султана. 26 июня 1833 г. был подписан так называемый Ункяр-Искелесийский договор, выгоднейший для России. Он и сейчас считается вершиной успеха русской дипломатии в восточных делах. В случае необходимости Россия обязывалась прийти на помощь Турции, как это было сделано только что. И, что важнее, вместо денежной компенсации за военную помощь Турция закрывала Босфор и Дарданеллы для любых иностранных военных судов, кроме русских.
Разумеется, это, так сказать, мимолетное союзничество не могло привести ни к чему, хотя бы отдаленно напоминавшему русско-турецкую дружбу. Просто еще один прихотливый зигзаг Большой Политики, на которые она крайне богата. Однако Россия получила нешуточные выгоды: во-первых, теперь в Черном море могли плавать только русские и турецкие военные корабли, во-вторых, теперь русский флот при необходимости мог свободно выйти в Средиземное море. Конечно, англичане прочно запирали его Гибралтаром, но все равно русские, как показывает исторический опыт, и в Средиземном море могли натворить дел…
Англичане были в бешенстве. И не они одни. Французский министр иностранных дел Гизо с наигранным ужасом вещал, что Средиземное море того и гляди превратится в «русское озеро», и пугал публику русскими эскадрами на рейдах Марселя и Тулона. Многие верили. В ответ на это Россия заявила: «Мы просто сделали то, что Британия давно хотела, но не смогла». Британский премьер-министр Пальмерстон расценил это послание как «легкомысленное и оскорбительное». Хотя, как добавляет английский историк Питер Хопкирк, «знал, что он до неприличия близок к правде». Снова зашумели о намерении России захватить Константинополь.