Корабельная сторона

Григорий Григорьевич и Сергей Николаевич о чем-то переговаривались, тихо-тихо, так, что даже Санька не слышал. Он жадно разглядывал в оконце проносившиеся мимо знакомые места, которые из машины выглядели как-то незнакомо.

Промелькнули домики-грибы, утопающие в кущах фруктовых садов,— это Орловский поселок. Будто радуясь желанному знакомцу, всплеснул голубыми руками-ставнями домик Настеньки Казанковой. Санька зарделся. В это лето Настенька так похорошела, что при одной мысли о капризной красавице Саньке сделалось не по себе.

Сейчас гордый Лорд Байрон готов был простить коварство и предательство задаваки-отличницы, лишь бы по вечерам она ходила с ним на берег Волги да рассказывала восторженно разную ерунду про пса Ваську и мурку Наташку, в которых Настенька почему-то души не чаяла, хотя казанковские пес и кошка никакими особыми доблестями от прочих псов и кошек не отличались…

Санька вздохнул. Вспомнилось речение его тезки — Александра Пушкина: «Чем меньше женщину мы любим, тем больше нравимся мы ей…» К сожалению, это гениальное наблюдение поэта ему, Саньке, ни в чем помочь не могло…

Проскочили деревянный, недавно выстроенный мост через Воложку. Начались владения завода имени Владимира Ильича. Начались они с огромного нефтехранилища.

Гигантские баки, с пологими конусными шапками наверху, были окрашены в серебряный и грязновато-коричневый цвета. Серебряные тысячетонные посудины предназначались для хранения бензина и других светлых нефтепродуктов, грязновато-коричневые — для сырой нефти, мазута и масел. Резервуаров было тридцать пять – сорок, они занимали значительную территорию, не менее трех километров в поперечнике. Одной стороной склад выходил на берег Волги, где горделиво возвышались три свайных причала для нефтеналивных судов. С причалов на землю сбегали толстенные трубы, которые Саньке почему-то напоминали щупальца огромного осьминога. Все щупальца смыкались в одном месте — на нефтеперекачечной станции, могуче пыхтящей в сторонке от серебряных блоков, под сенью громадных ветел. Станция стояла на голенастых ногах-сваях, возвышаясь метра на три над пологим песчаным берегом, пропитанным мазутом.

Владения нефтеперекачечной базы и нефтехранилища были отгорожены от прочего мира довольно жидкой загородкой из колючей проволоки. Во всяком случае, для мальчишек эта загородка как бы не существовала. В облюбованном месте любой шпингалет мог легко прошмыгнуть на территорию таинственного хранилища, раздвинув ряды проволоки. Один охранник, предусмотренный штатным расписанием, что мог поделать на таком огромном пространстве? Да ничего, и потому, чтобы не расстраиваться, он целый день подремывал в дощатой будочке, пристроенной на выносной площадке одного из причалов.

Степная сторона нефтебазы и вовсе не охранялась. Проезжая мимо нее, Григорий Григорьевич сказал Бородину:

— Опасное место… Добейтесь усиления охраны… Для «быков» тут пастбище — лучше не сыщешь!..

Бородин вздохнул:

— Да, многонько у нас всяческих прорех. Не дают нам враги дух перевести, хозяйство наладить. Дали бы отсрочку еще годик-другой, а потом лезли!

— На то они и враги, чтобы ставить подножки тогда, когда этого не ждешь.

Начался жилой массив заводского поселка. Двухэтажные каменные дома, как две капли воды из одной заводи, походили на жилые дома Санькиного родного поселка. Только там новостройка радовала глаз беловато-серым цветом, а тут преобладали рыжевато-коричневые тона. Да деревьев тут маловато…

На переправе сегодня кроме «Чугунова» работали еще два буксирика с двумя баржами. Поток грузов за последнюю неделю через Волгу возрос раз в десять, не меньше. Кроме телег, груженных какими-то ящиками, закрытыми брезентом, ожидали очереди солидные грузовики-фургоны. За рулем их сидели военные шоферы, в кузовах — вооруженная охрана, на каждом грузовике — два человека.

«Чугунов» только что отчалил, на его место пришвартовалась баржа «Алмаз». Началась погрузка. «Эмку» пропустили вне очереди, потом шкипер разместил десять грузовиков и двадцать одну подводу, умудрившись поставить их чуть ли не впритык.

Баркас-буксировщик, трижды гукнув, стал выгребать против течения, увлекая за собой баржу. Санька приоткрыл дверцу «эмки» и бочком выскользнул на палубу. Возле одной из машин балагурили военные шоферы. Они подначивали какого-то штатского, толстошеего крепыша, одетого в потрепанные клеши и застиранную тельняшку. Его фигура показалась знакомой.

«Кто бы это мог быть?» Санька впился сверкающими глазами в розовый затылок, силясь вспомнить, кому же принадлежат эти жирные покатые плечи. В это время незнакомец обернулся к мальчику лицом, и Меткая Рука невольно воскликнул:

— Могила!..

Жирный вздрогнул, как от удара кнутом, и, бросив на ходу что-то смешное, перелез через фальшборт и выпрыгнул на пристань, благо расстояние между баржой и причалом оказалось не более полуметра.

— Папа! Сергей Николаевич! Это же Степка Могила! — крикнул Санька, пробираясь лабиринтом телег к машине, возле которой только что находился их давний враг. А Степка врезался в пристанскую толпу и был таков.