Корабль-греза

Даже в лифте она продолжала болтать, и потом всю дорогу. Я же, со своей стороны, держал эту историю с Патриком при себе, чтобы не расстраивать ее. Ведь тот, кто не обладает Сознанием, не может открыто смотреть в лицо смерти. Особенно если речь идет о человеке, который ему нравился. Само собой, это еще зависит от типа личности.

Татьяна, несомненно, относится к числу тех, чья реакция на неприятное выражается, так сказать, в «перепрыгивании» через него [147]. Когда что-то их очень глубоко задевает, они, к примеру, начинают смеяться. Но такой смех — не свободное выплескивание чувств, порожденное радостью. А скорее — состояние нарочитой экзальтации, в которое человек сам себя загоняет, или, как сказала бы моя бабушка, выпендреж. Что, очевидно, может зайти очень далеко, и тогда все восприятие становится выпендрежным. Это и произошло в Татьянином случае, потому что к Патрику она относилась с особенной теплотой. И теперь перенесла это отношение на моего визитера.

Они пришли, выкрикнула она, все вместе! Вы только представьте себе! Какую заботу проявил по отношению к вам ваш сын. Но я непременно должна сказать вам, что нахожу его до жути элегантным.

Она все больше запутывалась в своих галлюцинациях. Что она находит кого-то элегантным, как-то не вяжется с Украиной, да и с Россией тоже. Но она даже таких неувязок уже не замечала.

А главное — ваша невестка! И этот славный малыш! Вы, господин Ланмайстер, в самом деле можете гордиться своей семьей.

Вероятно, она так сильно хочет снова увидеть своего маленького сына и мужа, конечно, тоже. Что после смерти Патрика ей понадобилась, я бы так это выразил, модель семьи, за которую она могла бы держаться. Хотя в тот момент я не помнил, есть ли у нее сын.

Говоря об элегантности, она наверняка имела в виду мистера Коди. К нему это слово определенно подходит. В «Заокеанском клубе» он и в самом деле сидел за столом элегантно — правда, рядом с еще более элегантной сеньорой Гайлинт. Татьяна подкатила меня к ним. А вот что мистер Коди ей явно подмигнул, мне было неприятно. Это как если бы он ее шлепнул по попе, на которую потом и уставился. Присутствие сеньоры Гайлинт ему нисколько не помешало. Хотя в последнее время ее можно с некоторым правом считать его подругой.

Я, впрочем, могу сказать в его пользу, что и на нее — в том, что касается личных отношений, — полагаться нельзя. Это мне доводилось почувствовать на собственном теле.

Ах, наш господин Ланмайстер! — выкрикнул мне навстречу мистер Коди.

Это раздражило меня меньше, чем мои визитеры. Я решил, что поначалу лучше вообще не смотреть на них, столь внезапно умножившихся. Слава богу, подумал я, что Татьяна меня предупредила. Но, конечно, сама она не воспринимала свои слова как предупреждение.

Хотя это еще терпимо, когда к тебе слишком близко подступает один-единственный человек, которого ты не знаешь. Присутствие моего визитера, то есть в свое время женщины, тоже в конечном счете было терпимым. Но она больше не приходит. Она, наверное, заметила, что спутала меня с кем-то. Возможно, она прошла терапевтический курс и справилась со своей бедой без меня. С другой стороны, я уже успел в какой-то мере заключить этого визитера в свое сердце. И опять таки типично, что именно тогда она перестала приходить.

Но когда приходят сразу трое, для меня это перебор.

Перебор настолько сильный, что со мной произошло то же, что с Татьяной. Ведь ее фантазии переметнулись на меня. Правда, мое раздражение было не столь велико, чтобы я не знал, совершенно точно, что посреди Бискайского залива на корабле не может, откуда ни возьмись, появиться ребенок и запрыгать по палубе. Тем более ребенок в возрасте Свена, когда я показывал ему звезды. Но все это было проявлением тоски. Так что я опять вспомнил о Патрике; и о Saudade.

Тогда как мистер Коди в буфетном зале, само собой, не курит. Да от него и не пахло куревом, ни чуточки. Ведь и в каютах, разумеется, нельзя курить, а всегда только снаружи. Именно это приводило в такую ярость Петру — когда наша квартира заполнялась клубами дыма. «Ярость» тут неподходящее слово, она только впадала в отчаяние. Я приношу что-то из чистки и на следующий день хочу надеть это на себя. Но все уже опять провоняло! А ведь эта вещь висела в шкафу! — Мне в то время не мешало, если она потом начинала плакать. Так что тот судебный процесс начался не зря. Я его справедливо проиграл.

Тем не менее мистер Коди вскочил на ноги, можно сказать, ради меня, после того как поприветствовал меня этим возгласом. И отодвинул в сторону стул, освобождая место для кресла-каталки. Он казался странно предупредительным по отношению ко мне.

Другие тоже поглядывали на меня с озабоченным видом.