Корабль и другие истории

Ах, дорогая моя Настасьюшка, душенька кровная!
То ты дочь моя, то сестра мне вроде.
А письмо твое (ровненько пишет, ровненько,
так-то, любушка моя, буковки выводит…)
дочитать нет сил, то в глазах рябит, то застит свет,
то душа больна, то свечу, найдя, не затеплю;
но ты вся — весна, разбери, поди, есть ты или нет,
ты как сад в цвету, беловишенье, майски дебри.
Без твоих мирских побрякушек мир так суров и пуст
без тебя темно, беззаботная моя птаха,
осыпается отцветающий белопенный куст
всею горечью то ли пепла, а то ли праха.
Всяко былие, бытие мое, моих дум навет,
все-то брение, а твои пустяки нетленны;
без тебя теперь Благовещенья и Крещенья нет,
только отсветы — то Купалы, знать, то геенны…
Да глупа ли ты, иль умней меня, чернокнижника,
горе луково, чудо лаково, счастье маково,
если барина, и царя, и раба, и выжлока
как силок томят твои локоны одинаково?
И растет любовь — но сама собой, как сады в раю,
ни лелеять ее, ни холить уже нет надоб;
так храни, Господь, мою панночку, мою милую,
мою Настеньку, отсвет радуг и отблеск адов!

Кем неподвижность притвориться хочет,

когда в ней спит движение само?
Как я люблю твой канцелярский почерк,
из прописей врастающий в письмо.
Как жест один, как продолженье жеста,
как траекторный след твоей руки,
все буквы эти, знающие место,
бесцельности и смыслу вопреки.
Вселясь в зрачки, оборотясь по-лисьи,
не чувствуя, где вежливость, где лесть,
пересыпает буквы точно бисер
Цирцея из божественных Олесь.
Все веточки, все вести и все ветви,
будь пальмовая или вайя верб,
несет конверт, понятлив и приветлив,
как довербальный отглагольный герб.
О, этот диалог растянет время,
распялит с поднебесие клочок,
пока форейтор ставит ногу в стремя,
влачится поезд в Вышний Волочек.
Сливаются в железный образ некий
все железнодорожные мосты,
мафусаиловы промчатся веки
пока спрошу и мне ответишь ты.
Как я люблю цветные пятна марок,
два адреса — обратный и прямой —
и эту правку, и следы помарок,
и штемпеля волнистого прибой.
Но более всего — вязь пуще сказок,
попытку алфавиту дать свой ход,
неповторимость росчерков и связок,
наклоны букв, тире и точек код.
Под тусклой лампой разместясь по-царски,
чтобы читать на некоей версте,
как я люблю твой почерк канцелярский —
прорыв в бумажной белой пустоте!

ПИСЬМО 12-е